Мултанское жертвоприношение - [13]

Глава вторая

I

— Страницы древних рукописей и старинные предания повествуют, что Мамадыш появился очень давно, — рассказывал Шевырев, позевывая, поглядывая на медленно плывущий мимо лесистый крутой берег Вятки. — В одной из наиболее достоверных и распространенных поныне легенд говорится: «старик Мамадыш остановился на реке Нукрат[9], и стала деревня Мамадыш». А ученый Знаменский в своей книге «Казанские татары», ссылаясь на средневекового историка Хисам-Эт-дина, пишет: «Починок Мамадыш основан на пустоши на правом берегу реки Вятка при впадении в нее реки Ошмы стариком Мамадышем, выселившемся сюда после разорения Булгар ханом Тамерланом в конце XIV века».

— Так Мамадыш куда древнее Петербурга! — посмеялся Кричевский, как и приятель, борясь со сном, навеваемым неумолчным журчанием воды и частым ритмичным шлепаньем плиц пароходного колеса.

— Он даже подревнее Москвы будет! Древнее булгарское поселение в окрестностях Мамадыша появилось в начале XII века. В 1151 году в летописях Киевской Руси оно упоминается как «Ак Кирмэн», «Белые Кирмени», что в адекватном переводе на русский язык звучит как «Белая Крепость». С ним связаны и остатки знаменитого «Ханнар зираты», «Кладбища ханов».

А вообще люди тут живут с незапамятных времен. Может, со времен Гомеровой Одиссеи, или даже ранее.

Кричевский другими глазами посмотрел на живописный берег, стараясь представить себе, как жили тут во времена Гомера. На берегу медноволосые вотяцкие бабы, подоткнув шитые поневы, полоскали белье. С нижней палубы пароходика молодые купчики кричали им:

— Вотяк-патяк! Вотяк-патяк! — и хохотали.

Бабы грозили кулаками, плевались, а одна помоложе, оборотившись лицом к берегу, нагнулась, закинула мокрый подол далеко себе на голову и, заголив в сторону пароходика круглый тугой зад, звонко колотила по нему обеими ладонями под одобрительный смех товарок своих.

— Голубчик, что такое «патяк»? — поинтересовался Кричевский у седого матроса, вразвалочку шедшего мимо.

— Срамное женское место по-ихнему, ваше благородие! — улыбаясь, ответил тот громко, на всю палубу. Лицо у него было во множестве мелких морщинок, и уже изрядно загоревшее, несмотря лишь на конец мая, в левом ухе качалась темная серебряная серьга.

— Да, множество загадок тут, — смущаясь, сказал Петька Шевырев. — Между прочим, еще Геродот упоминал о каких-то каннибалах, живущих в лесах рядом со скифами. А Нечволодов в своей знаменитой книге «Сказания о земле русской» пишет: «Обычаи геродотовых времен у северных инородческих обитателей России сохранялись вплоть до московских царей, которые строго указывали следить за ними своим воеводам, и выводить эти прелести».

— Это было триста лет назад, и напрямую к Мултанской истории отнесено быть не может, — возразил Кричевский. — Тут прав Кони: что же Россия делала на этих землях триста лет, коли людоедства извести не сумели? На зеркало, стало быть, неча пенять, коли рожа крива.

— Ну, знаешь, закоренелое невежество и темные культы очень живучи! Англичане вот тоже два века владеют Ост-Индией, а что-то местных жутких обычаев одолеть не могут!

— То англичане! Они только владеют, и не более! Им там не жить. Представь себе, что Вест-Индия находится в центре графства Кент, и сразу поймешь различие. Вот встретимся с братом Пименом, он нам все и расскажет, каковы тутошние современные нравы. Кому не знать, как не ему, просветителю вотяцкому?

Нынешней ночью в Вятских Полянах вместо Васьки Богодухова встретил их с бричкой заспанный послушник в подряснике. Отчаянно зевая и крестя рот беспрерывно, чтобы бес не влетел, раб божий пояснил, что достопочтенный брат Пимен нынче присутствует на обращении в христианство вотяков отдаленной деревни и в Мамадыш на встречу с друзьями пожалует, едва лишь освободится. Когда рассвело, послушник довез их тряским проселком до пристани, где взяли они каюту на двоих и тотчас улеглись спать.

Попутчик их в Вятских Полянах не сошел: очевидно, имел на то свои планы. Еще в Казани к Николаю Платоновичу присоединился человек небольшого роста, крепкого телосложения, с гривой темных волос и курчавой каштановой бородой, одетый как простолюдин. Выслушав Карабчевского, переодевшегося тоже в удобный и практичный английский походный сьют, господин Короленко непримиримо сдвинул выразительные брови свои, сложил глубокие морщины на переносице и уже взглядывал всю дорогу до самого вечера на Кричевского только в таком образе сурового бога Саваофа. Даже маневры Петьки Шевырева на сближение с нижегородским коллегою-журналистом не принесли успеха. Компания раскололась. Известный либерал не желал иметь ничего общего с полицейским чиновником, едущим из самого Петербурга, с единственной, разумеется, целью — продолжать инспирировать несправедливый процесс. Впрочем, и сам Константин Афанасьевич к общению с другой стороною не стремился и глядел букой, так что теперь был только рад, что Карабчевский с попутчиком, очевидно, решили проехать железной дорогою далее, к Мултану, на место событий, и не отравляют им путешествия по этой загадочной древней реке.

Уже давно веселые вотяцкие бабы скрылись за поворотом русла, и достаточно долго не было видно человеческого присутствия на берегах. Будто в подтверждение дикости сих мест на широкий плес, не боясь парохода, вышел из лесу бурый тощий медведь, большой, весь в репьях. Постоял, мотая башкой, отгоняя мух, и принялся колотить громадными когтистыми лапами по воде, так что пена взбилась.