Муха против ЦРУ - [46]

— Но в Турции же вы проиграли! — Кэтрин упрямо наклонила голову. — И что толку в твоей разведке?

— В Турции проиграли, а в других местах выигрывали не раз, и часто всухую. Вот что такое, по-твоему, «Звездные войны»?

— Кино, — ответила Кэтрин. Сергейчик криво улыбался разбитым ртом:

— «Звездные войны» — это военно-космическая программа, как долбануть по нашим ракетам лазером из космоса. Стоила она невообразимых денег. И вот, чтобы приучить простых американцев к мысли, что эти деньги придется потратить не на школы и не на хосписы для стариков, а на военные спутники, был запущен фильм «Звездные войны».

— А при чем тут разведка? — спросила Кэт.

— Так они еще только в кино лазерами стреляли, а мы уже знали, как расправиться с их спутниками. Их оружие оказалось беспомощным раньше, чем его создали. В конце концов его не стали делать, хотя уже были потрачены миллиарды. А нашей стране эта гонка вооружений обошлась гораздо дешевле. В мирное время разведчик сберегает своей Родине деньги, а в военное — еще и жизни. — Забывшись, полковник пошевелил больной рукой и поморщился. — Что вы знаете, к примеру, о Рихарде Зорге?

Маша и Кэт переглянулись и пожали плечами.

— Есть улица Зорге, — сказала Кэт. — Пап, я вспомнила: мы проезжали мимо памятника, и ты рассказывал. Он сообщил, когда фашисты нападут!

— Немного же ты вспомнила, — огорчился Сергейчик. — Зорге был наш, из ГРУ. Когда фашисты нападут, сообщали многие. А Зорге подарил целую армию для той войны. Как знать, чем она кончилась бы, если бы не он.

— В 1939 году у нас было два вероятных противника: Германия и Япония, — продолжал Сергейчик. — Одна на западе, другая на Дальнем Востоке, а между ними — вся страна от Балтийского моря до Тихого океана. С Германией у нас договор о ненападении, а с Японией — пограничные стычки и небольшая война в Монголии на реке Халхин-Гол. Какое направление нам усиливать: западное или дальневосточное? Где располагать войска, где строить оборонные заводы? Какую технику делать: танки, чтобы воевать с Германией на европейских равнинах, или корабли, чтобы воевать в океане с островной Японией? Зорге добыл информацию, что Япония не собирается нападать на Советский Союз. И тогда мы смогли усилить западное направление. А представь, что было принято ошибочное решение. Фашисты напали, а наши войска на Дальнем Востоке, вместо танков у нас флот, вместо бомбардировщиков — гидросамолеты и торпедоносцы…

Кэт слушала с задумчивым видом:

— Знаешь, папка, а ведь я думала, что у тебя работа как работа — обычная. Почему ты раньше мне это не рассказывал?

— Кое-что рассказывал, только ты не хотела слушать, — сказал Сергейчик. — Надо было, чтобы папке морду начистили, тогда ты захотела что-то понять.

— Да, — не обиделась Кэтрин. — Я за тебя здорово испугалась, папка. А ты мне когда-нибудь расскажешь, что в Америке делал? Я же не знала, что он разведчик, — объяснила она Маше. — Думала, какой-то десятый помощник второго секретаря, посольские шоферы с ним на «ты». Приезжаем в Москву, а он — бац, приходит в форме… Так расскажешь?

— Почему бы и не рассказать? — пожал плечами Сергейчик. — Лет через пятьдесят. Запросто!

Кэтрин и Маша засмеялись. Сергейчик им подхихикивал уголком разбитого рта.

Глава XXXI Запасной вариант резидента

Обед переходил в ужин. Из пятерых человек, в разное время подсевших за стол американского резидента, один был его агентом, а остальные — листьями в лесу. Агент удачно вписался в компанию: к месту процитировал Есенина, развеселил всех тостом: «Лучше маленькая Москва, чем большая Колыма». Без подсказок его стали считать приезжим писателем не то из Якутска, не то из Магадана.

Когда-то в ресторан Центрального дома литераторов пускали только писателей, а в наши дни туда может зайти любой. Но слава писательского за рестораном осталась и надежно служила резиденту. Где еще пообедать сотруднику по культурным связям, как не в Доме литераторов, тем более что он в пяти минутах ходьбы от посольства…

Официант сменил уже два опустевших графинчика водки. Речи лились рекой. Пили за две литературы — американскую и русскую. В первенстве русской никто не сомневался. Но, поскольку за все платил Бистрофф, подчеркивали, что у американской великий прапрародитель — Шекспир и достойный отец — Марк Твен.

— Марка Твена я не признаю, — заявил критик по фамилии Лебеда. — У нас он бы не пробился дальше третьего ряда. Встал бы где-нибудь между Маминым-Сибиряком и Гариным-Михайловским.

— А «Гекльберри Финн»?! — возмутился поэт Глеб Кузьмин. — Вся американская литература вышла из одной книжки: «Гекльберри Финн»!

— Какая книжка, такая и литература, — отвечал критик.

— Мне с Марком Твеном детей не крестить. Но если б ты обидел Достоевского… — сказал Глеб Кузьмин таким тоном, как будто с Достоевским он собирался крестить детей в самом скором времени.

И Лебеда обидел Достоевского:

— Да что в нем особенного?! Весь мир ахает: «Достоевский, знаток загадочной русской души!» А знаток вырезал из газет колонки уголовной хроники и по ним клепал свои романы. Многословный детективщик, Александра Маринина девятнадцатого века!