Муха против ЦРУ - [32]

Дед любит говорить, что короля делает свита. Другими словами, король не потому такая шишка, что залез на трон. Власть ему дают не трон и корона, а люди, если они признают его первенство и согласны подчиняться. Монархи, которые помнили об этом и не обижали свою свиту, обычно правили долго и успешно. А забывчивых в нашей неласковой истории душили шелковым шарфом или били в висок серебряной табакеркой.

Это касается не только королей, но и всех, кто хочет быть первым. Кэтрин хотела. Поэтому боялась сказать своим, что начатая ею же война с Укропкой — блажь, глупость и зазнайство. Восьмой «Б» собирался от души погонять новенькую. Королева, которая вздумала бы ее защищать, лишилась бы трона. Тем более что Кэт и не была королевой класса. Даже Президентшей ее звали не всерьез.

Маша надеялась, что до утра Кэт разберется в их отношениях. Не надо ей ни клятв в дружбе, ни даже объяснений. Достаточно просто вместе пойти в школу. Потому что они учатся в одном классе. Потому что вчера вдвоем боялись ночных стуков в окно и доставали из петли дохлую кошку, а это сближает. Наконец, потому, что они договорились о перемирии до тех пор, пока Сергейчик не найдет похищенный ноутбук.

Словом, причин идти вместе было гораздо больше, чем причин идти порознь.

Но когда они вышли из подъезда, Кэтрин показала Маше направо, а сама пошла налево. Лицо у соперницы было такое кислое, что съеденный лимон его только подсластил бы. Машу подмывало сказать ей что-нибудь неприятное. Но если бы она первая начала ссору, то дурацкое поведение Кэтрин стало бы очень даже нормальным. И Маша молча пошла направо, мимо заброшенного дома.

У школы они встретились. Кэтрин остановилась и, пропуская Машу вперед, стала завязывать не развязанный шнурок на кроссовке.

Маша ждала атаки, но ее даже не дразнили Укропкой. Косились, шушукались, прятали глаза. Так ведут себе перед тем, как сделать гадость.

На литературе Маша получила пятерку, еще раз вставив фитиля зазнайкам-москвичам. На английском ей было нечем блеснуть. Несколько человек из класса разговаривали на языке свободно. Причем одни на американском английском, другие на английском английском, а здоровяк Ильюшин по прозвищу Бомбер — на австралийском английском. Маша только головой вертела — она не понимала и половины. А тут еще «англичанка» Нелли Егоровна, недовольная ответом Тани Бубновой, сказала:

— Подумай, может быть, переведешься в класс «В»?

— А какая разница? В классе «В» меньше спрашивают? — шепнула Маша Максиму.

— А ты не знала?! — удивился сосед. — Наш класс английский, «А» — математический, «В» — историко-литературный.

Пришла Машина очередь удивляться. Ну и Дед! Ну и хитрюга! Конечно же, он знал, куда записывает внучку. И цену ее пятерок, полученных в обычной школе, знал прекрасно. Сам сколько раз начинал говорить с ней по-английски и, если Маша не понимала, повторял еще раз, но не переводил. «Учись, Муха, по-английски весь мир говорит!»… Дед бросил ее в спецкласс, как в воду, когда учат плавать: барахтайся, выплывай… Не успела Маша привыкнуть к этой мысли, как услышала свою фамилию:

— Алентьева, would you be so kind to tell us…

Укропольская «англичанка» выражалась попроще: «Ху из он дьюти?» да «Ху из эбсент?» Выудив из длиннющей фразы знакомые слова, Маша поняла, что ее просят рассказать о себе, и начала:

— Экскьюз ми фор май пуар инглиш…

Классные «англичане» и «американцы» морщились от укропольского произношения. Маша разозлилась и стала следить за собой: не «р», а «г», не «в», а «у»… Язык и губы ворочались онемело, как после укола у зубного врача. Несколько раз она удачно проглотила окончания фраз — именно с такой интонацией разговаривал Дед.

— So, I am here, — закончила Маша.

— Welcome, — улыбнулась «англичанка». — Sit down, Алентьева. Five.

— Нелли Егоровна, если за такие ответы пятерки ставить, то я «десяточник»! — возмутился Бомбер. — Где у нее артикли?! И что это за «помидорное поле» и «дом для лодок»?!

— Пятерка за отвагу, — объяснила «англичанка». — У Алентьевой небольшой словарный запас, зато она им активно пользуется. Не знала, как по-английски «огород» и «пристань» и с ходу придумала «помидорное поле» и «дом для лодок». Такой свободы я от вас и добиваюсь, но, к сожалению, она есть только у тех, кто жил за границей. Остальные вообще не дошли бы до «огородов». Отбарабанили бы анкету: «Мне четырнадцать лет, окончила семь классов»…

Бомбер притих.

А на химии у Маши пропали ручки, обе — шариковая и чернильная, подаренная на прощание укропольским математиком Деревянычем.

Она спохватилась не сразу. Вошла химичка: — Здравствуйте, садитесь. — И даже без обычного вопроса, кто отсутствует, стала писать на доске формулы.

— Ты что сидишь?! Пятиминутка! — толкнул Машу Максим.

Оказалось, что перед всеми уже лежат листочки, и класс пишет уравнения реакций. Надо было исправить в них нарочные ошибки химички. Пять уравнений — пять минут, и секунд сорок из них уже утекли, как вода сквозь пальцы.

Маша полезла в сумку, вырвала листочек из тетради, стала искать ручку… Собственно, искать было нечего. Матерчатые кармашки, из которых ручки торчали до перемены, оказались пустыми. Боковым зрением она видела, что Максим смотрит на нее. Но когда подняла голову, сосед отвел глаза. Он знал!