Мстящие бесстрастно - [24]

— Если ты так хочешь… Ничего особо любопытного тут нет. — Он подсел к столику, налил себе вина и отломил горячего еще хлеба.

— Ты ждешь Кайаля. Я ничем не могу помочь тебе. Я не знаю, придет ли он.

— Не надо. Расскажи о себе.

— Ну, что же… Я родом из Таргарина, как ты знаешь. У нас молодая глупая королева, при которой есть совет, именуемый Высокой Палатой. Наши короли — короли только по титулу. Может, это и хорошо. Мой отец сидит в Высокой Палате и решает дела Таргарина. Моя мать из семьи богатой и знатной, потому отец на ней и женился. Я старший сын в семье. И позор своей семьи, потому, что я не хочу заседать в Высокой Палате и решать дела государства. Потому, что мне хочется жить по своей воле. Стало быть, я бесполезен. Я пытался быть полезным. Я пытался стать богословом, но не смог. Слишком много вопросов, а богослов не должен задавать вопросы, он должен других отучать от вопросов. У вас с этим полегче, богов много, архушей до ужаса, в каждом монастыре свое обучение, своя вера, как вы говорите, свой путь. Мне это нравится. Ведь к одной и той же горе можно прийти разными дорогами. Главное не дорога, а цель, ведь верно? А у нас если свернешь с дороги, так потом так огребешь… — Он взял рыбы. — Значит, богослова из меня не вышло. Стихи я пишу, музыку сочиняю, но какую-то, видно, не ту. Потому, что за нее не очень-то платили. Что ж, пошел я в военные. Связи у отца были, меня сразу же назначили лейтенантом, дав под начало мне, сопляку, боевых опытных солдат. Они были простолюдинами, а я — знатным. Потому я имел право погнать их в бой и положить их там всех по моей же дурости. Так и вышло. После чего я плюнул на все и удалился от света в монастырь. Но и там мне долго задержаться не пришлось. Мне кажется, я рожден для того, чтобы быть просто собой и нигде не задерживаться. Я не знаю, чего я ищу и найду ли вообще. Может, судьба у меня такая — искать и не найти. Может, я просто ищу свою дорогу к вершине? Но если я туда приду, не захочется ли мне пойти дальше и выше? Вот и все, Шахумай-эшхани.

— Ты говорил о женщине, которая похожа на меня.

— А, да. Силь. Она тоже из тех, кто нигде не может остановиться надолго. Я встретил ее зимой, в дороге. У нас зима куда холоднее вашей, снегу по горло, реки замерзают… Красиво. Ты никогда не увидишь здесь такого морозного солнца, такого голубоватого перламутрового дня, когда дыхание вырывается изо рта белым облаком, а солнце красное по краям, слабое, мглистое, висит над землей низко-низко… Ладно, вернемся к Силь. Она вместе со своим не то опекуном, не то охранником — не знаю, как вернее определить — ездила от города к городу и торговала тем же, что и ты. Всякими снадобьями, которые, конечно же, ни от чего не помогали, не подумай только, что я хочу тебя обидеть. Ты-то свое дело знаешь. Амулетиками всякими, приворотными зельями, женскими штучками для красоты — сурьмой, притираниями, маслами ароматными, пудрой, румянами да белилами… Словом, всякой ерундой. Они с Ирмаром приютили меня, замерзшего, в своем фургончике. Странная она женщина, эта Силь. Вроде бы из самых низов, а нет-нет да и мелькнет что-то такое…

— Какое?

— Понимаешь, я подозреваю, что она не та, за кого себя выдает. Умна — ладно, но, по-моему, она очень даже образованна и знает гораздо больше меня… Словом, я в нее влюбился, — он отпил еще вина, помолчал, глядя на огонек светильника. — А она предпочла мне наемника, которого подобрала как и меня, на дороге. Он был здорово ранен, лицо изуродовано. Они с Ирмаром выходили его, и он остался с ними. Его Дин зовут. Рыжий Дин… Хороший парень. Грубоват немного, но хороший парень. Мы даже подружились… Я не знаю, что они сейчас, как они. Пять лет не виделись. Вот и все.

— Тебе не хочется домой?

— Хочется, — просто ответил Хорни. — Хочется и не хочется. Я все время иду домой, но какими-то кругами. Я боюсь вернуться, Шахумай-эшхани. Здесь, вдалеке, я придумываю себе тех, кого знал и прекрасно знаю, что вернусь и увижу их совсем не такими. Более того, даже не такими, какими их оставил. Я боюсь потерять то, что я выдумал, эшхани.

— Ты все равно вернешься.

— Да, — пожал он плечами. — Я все равно когда-нибудь вернусь. Это так же верно, как и то, что все мы умрем. Не знаем только когда. Вот и я не знаю, когда я вернусь.

— Тебе есть куда возвращаться.

— А тебе есть, куда уйти.

— Что? Почему уйти? Мне незачем уходить! Я не хочу!

— Шахумай-эсо, — на сей раз он не стал избегать моего прозвания, — милая женщина, гордая, умная женщина, разве ты сама не понимаешь, что тебе здесь скоро не станет места?

— Вон, — коротко ответила я. Хорни поднялся, пожал плечами и ушел. А я так и просидела до утра одна. На улице пели, орали пьяными голосами, потом кто-то долго кричал "убивают", потом все стихло. Начало светать. Я не плакала. Странное чувство разворачивалось у меня в груди, словно проснувшаяся змея. Мне казалось, что я слышу далекую музыку, что меня куда-то тянет, как в детстве, когда я еще ничем не была связана и передо мной были открыты все дороги. Это была неодолимая тоска — но не тяжкая, гнетущая, а какая-то летящая. Так бывает, когда отступает отчаяние после чьей-то смерти и понимаешь, что еще можно и есть ради чего жить. Странно, что это снизошло на меня именно сейчас. Ведь никто еще не умер. Ведь Кайаль еще ничего такого мне не сказал… Я нашла ему тысячу оправданий и убедила себя в том, что он еще придет, ну, днем придет, что все будет как прежде…