Мозг прирученный: Что делает нас людьми? - [16]

Представьте себе швейцарский армейский нож с множеством лезвий и инструментов, выполняющих различные функции. Там могут быть устройства для вынимания камней из лошадиных копыт (кто сегодня такими пользуется?), штопоры, ножнички и множество других специализированных приспособлений. Подобно этому ножу, мозг обладает такими специфическими функциями, как язык, пространственное ориентирование, распознавание лиц, способность к счету и т. п. Если бы наш мозг был подобен ножу, имеющему только одно универсальное лезвие, которым хорошо резать, но плохо открывать бутылки, мы были бы ограничены в работе с конкретными проблемами. К примеру, зеленые мартышки получили в ходе эволюции сигнальную систему, позволяющую сообщить о трех типах хищников: змеях, орлах и леопардах. При этом для каждого из них предусмотрены разные варианты действий: можно встать на задние лапы и осматривать траву под ногами (змеи), можно посмотреть вверх и нырнуть в кусты (орлы), а можно залезть на дерево (леопарды). Если мартышка ошибется, то угодит на обед хищнику, так что обезьянки реагируют на разные сигналы совершенно инстинктивно. Универсальный сигнал «Внимание!» не был бы столь же хорошей альтернативой.

В результате такого эволюционного подхода сложилась точка зрения, согласно которой разум не универсален, а представляет собой набор систем, настроенных на решение конкретных задач. Точно так же, как механизмы для решения постоянно возникающих в ходе эволюции человека задач могли сформироваться путем естественного отбора, культурно-генетический подход к эволюции человека предполагает, что наш вид обладает специфическими механизмами, которые точно настроены на поиск культурных сигналов. Иными словами, существует генетическая предрасположенность к эффективному обучению. Дело в том, что культура меняется быстрее, чем гены. В отличие от отдельных примеров культурного обучения у животных, человек непрерывно улучшает, развивает и расширяет знания, передаваемые из поколения в поколение. Это возможно потому, что наш мозг эволюционно настроен на получение информации от других. Наша эффективность в усвоении знаний обусловлена не только нашей способностью к общению, но и склонностью видеть в других специфические черты, демонстрирующие ценность их обладателя как учителя. Как мы узнаем в следующих главах, младенец с самого начала настраивается на взаимоотношения с матерью. Но, помимо этого, он обращает большое внимание на других — тех, кто старше него, одного с ним пола, ведет себя дружелюбно и говорит на том же языке. Младенцы с рождения расположены учиться у тех, кто в будущем станет особенно им полезен в плане принятия группой.

Познание, сотрудничество и культура

Психолог Майк Томазелло из Института эволюционной антропологии имени Макса Планка в Лейпциге — один из ведущих мировых специалистов по всему тому, что делает нас людьми. Он изучает развитие ребенка в сравнении с тем, как это происходит у других приматов. Майк считает, что чертой, отличающей человека от его ближайших родичей, является способность думать о других, сотрудничать с ними и делиться мыслями и вариантами поведения. Все это необходимо для расцвета культуры. Человеческая культура отличается от любых социальных структур животного царства тем, что в ней идет кумулятивное накопление знаний и технологий, передаваемых из поколения в поколение. С каждым поколением наш мир становится более сложным, поскольку мы обучаем детей и передаем информацию через совместную деятельность. Таким образом, знания и представления накапливаются, с каждым последующим поколением расширяя и улучшая коллективное знание группы и повышая его сложность.

Другие животные тоже живут группами и демонстрируют немало социальных навыков из области совместного труда и обмена знаниями, но эти способности в основном ограничены ситуациями потенциальной схватки или конфликта. Большинство высших приматов — оппортунисты; они только и ждут возможности обойти других членов группы в конкуренции за пищу или секс или добиться лучшего положения в иерархии группы. Бывает, что шимпанзе помогают сородичам, но по большей части это происходит в ситуациях, где можно рассчитывать на какую-то личную выгоду. Люди же, напротив, готовы жертвовать личной выгодой ради других. Они даже спонтанно помогают незнакомцам, с которыми никогда больше в жизни не встретятся. Судя по всему, способность к альтруизму — исключительно человеческое качество. Примеры альтруизма у животных редки и ограничиваются видами, у которых сильна взаимозависимость, такими как мартышки. В этом случае беспорядочная просоциальность соответствует стратегическим интересам и повышает вероятность продолжения рода.

Люди тоже могут быть оппортунистами. Однако любое общество скрепляется неписаными законами взаимодействия и моральным кодексом, осуждающим получение выгоды за счет других. Именно по таким правилам мы живем. Некоторые из пунктов морального кодекса становятся законами. Мы вступаем в социальный договор, когда подчиняемся авторитету государства, считая, что законопослушные граждане получат преимущества, тогда как нарушители понесут наказание. Не обязательно даже, чтобы преимущества от социальных договоренностей получали родные конкретного человека. В самом деле, если подумать, большая часть системы распределения ресурсов альтруистична — мы делаем добро неким людям, которые остаются для нас анонимными, и не обязательно получаем какую-то выгоду для себя.