Мозг Донована - [49]

Донован насквозь видел все козни и происки своих детей. Разгадав их общую цель, он задумался об ответных мерах. Медицинский диагноз, не оставивший ему надежд, на будущее, ускорил принятие окончательного решения.

Он собирался пустить их по миру. Какое они имели право ненавидеть его? Он не сделал им ничего плохого — так пусть получат по заслугам!

Предвидя подобный исход событий, Донован уже давно откладывал деньги. Секретный счет в банке он открыл на имя Роджера Хиндса, единственного человека, перед которым признавал себя провинившимся. Примерно год назад он продал почти всю свою недвижимость, а управление фирмой передал сыну. В документах ни словом не упоминалось о праве наследования — только о ведении коммерческих операций.

Следующим шагом он намеревался отдать долг Роджеру, уже больше сорока лет покоившемуся на кладбище в Сан-Хуане.

Он по всей стране разыскивал родственников Хиндса, но удалось найти только троих. Он хотел облагодетельствовать их. В его представлении деньги и счастье были синонимами.

Когда один из троих обнаруженных Хиндсов угодил в тюрьму и был обвинен в убийстве, Донован воспрянул духом. У него появился шанс отплатить равной монетой за жизнь, лежавшую на его совести.

Направляясь в Рено, чтобы навестить Джеральдину Хиндс, он попал в авиационную катастрофу, помешавшую осуществлению его планов.

Выслушав рассказ Хлои, я вдруг ужаснулся.

Судя по ее словам, Донован никогда не останавливался перед препятствиями, вставшими на его пути. Встречаясь с ними, он их безжалостно уничтожал и шел дальше. С моей помощью ему удалось преодолеть даже тот барьер, который воздвигла перед ним смерть! Теперь он был сильнее смерти!

Нужно было положить конец неестественному и жуткому существованию его мозга — уничтожить, зарыть на десять футов в землю!

— Я хочу, чтобы Кирилла Хиндса повесили, — сипло прошептала Хлоя. — Его нельзя выпускать на свободу! Иначе мой отец одержит победу над нами.

Я взял ее руки в свои и мысленно взмолился о том, чтобы хотя бы на эти несколько секунд у меня не отнимали свободу воли.

— С нами случается только то, что мы желаем себе, — сказал я. — Становясь мудрее, мы находим силы подавлять наши инстинктивные желания. Послушайте моего совета, постарайтесь на время забыть об этом человеке — он недостоин вашей ненависти. Сейчас вы живете его чувствами и желаниями. Но не лучше ли прислушаться к голосу вашей собственной натуры?

Хлоя повернулась и удивленно посмотрела на меня. Она слишком долго страдала — это заставляло ее находить удовольствие в своих страданиях. Теперь она с трудом вспоминала те времена, когда ей хотелось жить ради счастья.

Изо всех сил стараясь удержать на себе ее взгляд, я наклонился к изголовью и добавил:

— Обещайте мне уехать отсюда. В Рио, в Буэнос-Айрес куда-нибудь, где люди будут говорить не о вашем отце, а о вас. Вы — важнее всего, важнее всех на свете. Слышите? Важнее всех!

Казалось, мои слова произвели на нее то действие, на которое я рассчитывал. Выражение ее бледного лица немного смягчилось. Губы слегка разжались.

— Пусть пережитая вами боль научит вас понимать людей, — сказал я. — Тогда вы не будете ненавидеть жизнь. Вы полюбите ее. А это и есть самое большое счастье на земле.

Хлоя закрыла глаза и улыбнулась. Ее тело расслабилось.

Я держал ее руки до тех пор, пока она не заснула.

Затем вернулся в отель.

— Сэр, вас тут дожидается один джентльмен, — сказал портье.

С этими словами он показал на Йокума, стоявшего в углу холла.

Йокум ухмыльнулся и подошел ко мне. На нем были белый пиджак с накладными плечами, широкие черные брюки, такие же черные лаковые туфли и дорогая серая шляпа с необъятными полями.

— Привет, док! — протягивая руку, радостно воскликнул он.

— Что вам угодно? — сухо спросил я.

На его лице вновь появилась ухмылка — более широкая, чем прежде.

— Всего лишь хочу показать вам, как я устроился. Вот и все!

Его голос окреп — видимо, сказалось хорошее питание, однако темные круги под глазами обозначились еще резче, издали напоминая оправу роговых очков. Судя по ним, его дни были сочтены. Я бы не дал ему больше трех месяцев.

— Вам следовало бы лежать в клинике, а не расхаживать по городу, — сказал я.

Йокум пожал плечами.

— Ну, может, я и лягу в нее — потом! Но сначала я желаю насладиться жизнью. Знаете, это как доброе вино после долгого воздержания. Хочется напиться впрок.

Он прищурился и оценивающе оглядел меня — так, словно я был подержанным автомобилем, выставленным на продажу.

— У вас преуспевающий вид, — с удовлетворением отметил он.

Цель его визита была очевидна.

Мы отошли к дивану, стоявшему в углу холла. Внезапно меня осенило: этот человек может принести мне кое-какую пользу!

Усаживаясь, Йокум поддернул брюки — боялся испортить складки. Затем извлек из кармана пожелтевшую от дыма фотографию. На ней был изображен Донован. Виднелись кафельные стены морга.

— Нашел на пепелище моего дома, — пряча фотографию в пиджак, небрежно бросил Йокум.

— Ну и что? — спросил я. — Вы хотите, чтобы я купил ее?

— Не будьте так безжалостны, док, — улыбнулся Йокум. — Вы еще не заплатили за причиненный мне ущерб!

Я молча поднялся на ноги — всю его наигранную спесь как рукой сняло. Лицо мгновенно побледнело, руки задрожали.