Мозаика малых дел - [3]

Отдельно на маленьком столике аперитив, позаимствованный французами у русских, предварявших обед обильными закусками. Об этом гастрономическом приоритете России я узнал из «Писем» де Кюстина или из примечаний к ним – второе рекомендую не меньше первого. Среди закусок стояло блюдо с тарталетками, содержимое которых осталось для меня тайной. Мой аппетит взял верх над любопытством: они были сметены мною в миг, а тыкать пальцем в пустоту, дескать что́ там было внутри – что было, того уж нет. Потом сели за стол, не переставая все это время обсуждать одно и то же: Украина, «Немцов на Москворецком мосту» (историческое полотно будущего классициста), бездна, разверзающаяся под стенами Кремля. И не скажешь: «Сладко, когда на просторах морских разыграются ветры, с твердой земли наблюдать за бедою, постигшей другого». У самих под ногами зыбко, вон мезуза прибита с внутренней стороны дверей.

Но в первую голову – Украина, потому что это сильно не чужой человек, там наши корни. «Все “озвученное из первых уст” об украинской государственности чистая правда (будь Украина гомогенна, она давно бы узурпировала “русскую идею”, а не придумывала бы себе биографию). Тем не менее жаждать присоединения Севастополя к России московское градоначальство может на том же основании, на каком венский магистрат мог бы рассчитывать в один прекрасный день на карте Австрии обнаружить Лемберг» («Стенгазета», «Вспоминая лето»). Это писалось в печальной памяти грузинское лето, московским градоначальником тогда был великий крымнашист Лужков. В тот год, 2008-й, я бы не поверил, что «Крым наш» – такое возможно, как не верю, впрочем, и сейчас, что он наш. Но мало ли, кто во что не верит. Зеев Жаботинский, говоря об Украине, категорически не верил в жизнеспособное Украинское государство. Если он и ошибался – хотя «одинокий Зеев[1]» всегда как в воду глядел, – то в грядущем параде незалэжности лозунгом должно быть не «слава Украине!», а «слава России!», благодаря которой жовто-блакытный прапор больше не связывается с ряжеными, вроде казаков в соседней Ростовской области. О нет! Отныне это символ противостояния агрессору, захлебывающемуся собственным враньем:

Он часть свою бросил, пошел воевать,

Чтоб шахты в Донбассе народу отдать.

Галя сказала, что вся оккупированная Европа сотрудничала с нацистами, национальные батальоны СС формировались от Норвегии до Хорватии, и Франция не являлась исключением. Но советская пропаганда некогда преуспела, изображая украинских националистов самыми отпетыми, тогда как все были хороши. Даже немцы прощены, а украинцы нет.

Ну да, что позволено Юпитеру, то не позволено быку. Я так не считаю, конечно, – Jovis… bovis… – но такова суровая правда жизни. Только, Галочка, боюсь, это была не советская пропаганда, а еврейская память, всячески этой пропагандой заглушаемая. Советская власть занималась противоположным: живописала неуемную радость украинцев и белорусов, воссоединившихся со своими братьями в СССР. Прощай, панская Польша, – здравствуй, свободный труд. Во время войны на стороне немцев была лишь жалкая кучка буржуинов и церковников. Простые люди все как один подпольщики – и на Украине, и в Прибалтике, и в Краснодоне. Процентная норма для изменников Родины из числа местных жителей была одинаковой для всех национальностей и устанавливалась по методу социалистического реализма. Кто был вне этого метода, оказывался вне закона и лишался права на упоминание, будь то сионисты, эсперантисты или крымские татары. Бандеровцы исключения не составляли.

Галя со мной даже не спорит, мы здесь все свои.

Но с другой стороны, Украина – свой человек? Нет своих. Признайся, что тебе наплевать на Украину с высокой вышни. Просто ты ненавидишь Россию, о чем тебе говорилось неоднократно и даже печатно (привет американскому другу – когда поет далекий друг, тепло и радостно становится вокруг). А ненависть – это уже страсть, поэтому на Россию тебе не наплевать. А что Украина? Этих украин там – ДНР, ЛНР, ДКСР (Донецко-Криворожская Советская Республика), ЗУНР (Западно-Украинская Народная Республика). Перечислять дальше? И сами себя перехитрят. И спивают на муве своей – ухохочешься: «Паду ли я дручком пропэртый». И Рада, полная племенных быков, – стоят, друг в дружку уперлыся, все эти яроши с демьянюками, которые тебя бы позжигали еще поперед нимцив.

* * *

Сегодня 5 марта – день смерти Вождя всех времен и народов, день смерти Прокофьева, день рождения Вивальди – и пурим. Как писал Шолом-Алейхем: «Сегодня праздник – плакать нельзя».

* * *

Лицам пенсионного возраста в кино скидка. Больше никто, глядя на меня, не спросит: где вы работаете – где вы работали? По вечерам кинотеатры в огнях, не хватает только потока старых автомобилей. Иду не столько по Галиному с Сашей наущению, сколько с их подачи. У Германа видел два фильма: «Мой друг Иван Лапшин» и «Хрусталев, машину!». Первый – в сюжетном корсете, шестидесятничество – мировоззренческое, не как дань цензуре. Все физиономии с довоенных карточек, тонкая светомаскировка, отсутствие нарочитой стилизации. Этого нельзя не оценить, тем более что в России ретро на редкость топорное, крупным помолом (исключение – «Первые на Луне» Федорченко, которыми не устаю восхищаться). «Хрусталев, машину!» – помню первое впечатление: «гениальный» второй план при отсутствии первого. Как в бальзаковском «Неведомом шедевре»: осколок чего-то поразительной красоты, которого недостаточно, чтобы этот сезам тебе открылся. А в «Хрусталев, машину!» не один осколок – много, шедевр вдребезги.