Моя жизнь. Записки суфражистки - [32]

Обо всем этом мы узнали от самих узниц. Через несколько дней после того, как они отправились в тюрьму, моя дочь Кристабель и мистрисс Тьюк, беспокоясь об их участи, сумели получить доступ в квартиру в верхнем этаже дома, расположенного напротив тюрьмы. Крича и размахивая флагом союза, они в конце концов привлекли внимание заключенных, которые в нескольких словах сообщили о происшедшем с ними. В этот же день явились в тюрьму чины инспекции, и бунтовщицы получили от 7 до 10 дней карцера. В этих ужасных камерах, темных, грязных, сырых, они сразу начали голодовку. Через пять дней одна из них оказалась в таком состоянии, что министр распорядился об ее освобождении. На другой день было освобождено еще несколько, и не прошла неделя, как очутилась на свободе последняя из четырнадцати.

История эта вызвала величайшее сочувствие к нам по всей Англии, сочувствие, которое Гладстон пытался рассеять обвинением двух из заключенных в том, что они били и кусали надзирательниц. Несмотря на решительное отрицание обвиняемых, их приговорили: одну к 10 дням, другую – к 1 месяцу тюрьмы. Хотя они были еще очень слабы после первой голодовки, они сразу объявили новую голодовку, и уже через три дня их пришлось освободить.

Отныне все группы суфражисток, одна после другой попадавшие в тюрьму, следовали примеру этих героических бунтовщиц, если не получали другой инструкции.

Первая голодовка произошла в начале июля. За последующие два месяца десятки женщин усвоили эту форму протеста против правительства, не желающего признать политический характер их преступлений. В некоторых случаях с участницами голодовок обращались с невероятной жестокостью. Слабых женщин не только отправляли в карцер, но и приговаривали к ношению по 24 часа подряд наручников. Одна из заключенных за отказ носить тюремную одежду была одета в рубашку для сумасшедших.

Ирония вcеro этого тем ярче, что как раз в это время лидеры либеральной партии в Палате Общин вели борьбу против права вето лордов.

17 сентября в Бирмингеме было созвано большое собрание, на котором Асквит должен был бросить свой вызов лордам и заявить, что их право вето должно быть уничтожено, а воля народа должна стать в Англии решающим фактором. Суфражистки, разумеется, не упустили этого повода для демонстрации. Мистрисс Мэри Лей и группа бирмингемских членов обратились к публике с предостережением, советуя ей не идти на митинг Асквита, потому что, по всей вероятности, он будет сопровождаться беспорядками. Весь путь от Палаты Общин до станции в Бирмингеме премьера и его коллег по кабинету вплотную окружали многочисленные сыщики и полицейские. Со станции его препроводили подземным проходом в четверть мили длиною до гостиницы, где он обедал в одиночестве, будучи поднят наверх в лифте для багажа. В зал собрания он был доставлен под прикрытием значительного отряда конной полиции, причем так опасался встречи с суфражистками, что вошел в зал через боковую дверь. Зал был укреплен точно перед осадой. Улицы со всех сторон были забаррикадированы, и целые полки полиции были расставлены повсюду для защиты баррикад от штурма женщин. Через баррикады пропускали только тех, кто предъявлял свой входной билет длинным рядам полиции.

Все эти меры предосторожности оказались тщетными, ибо решительные суфражистки нашли не один способ превратить триумф Асквита в фиаско. Хотя ни одной женщине не удалось проникнуть в зал, в нем было немало мужчин, сочувствующих нам, и уже в самом начале митинга пришлось силой удалить тринадцать мужчин за напоминание премьеру, что «народ», право которого управлять самим собой он отстаивал, состоит не из одних мужчин, но и из женщин. На улицах, смешавшись с собравшимися толпами, группы женщин нападали на баррикады, причем первый ряд их был опрокинут, несмотря на тысячи полицейских. С крыши соседнего дома Мэри Лей и Шарлотта Марш сорвали несколько десятков черепиц и бросали их на стеклянную крышу зала собрания и на улицы, стараясь, впрочем, никого не задеть. Когда Асквит возвращался с митинга, женщины бросали черепицы в его конвоируемый автомобиль. Вывезли пожарный насос, и пожарным велели поливать женщин водой. К чести пожарных, надо сказать, что они отказались сделать это, но полиция, взбешенная постигшей ее неудачей в поддержании порядка, не постеснялась направить струю холодной воды на женщин, стоявших на крыше. С улицы хулиганы бросали в них кирпичами; в конце концов полиция стащила женщин вниз и отвела их, промокших, в полицейский участок.

Суфражистки, опрокинувшие баррикады и бросавшие камни в поезд Асквита, были приговорены к тюремному заключению на сроки от 2 недель до месяца, а мисс Марш и мистрисс Лей получили три и четыре месяца тюрьмы. Все осужденные начали голодовку.

Через несколько дней мы с ужасом прочли в газетах, что эти узницы были подвергнуты насильственному кормлению. Члены нашего союза немедленно обратились за точными сведениями в тюрьму и министерство внутренних дел, но ничего не узнали здесь. В ближайший понедельник Кейр Харди по нашей просьбе предъявил в Палате запрос правительству и настаивал на представлении им объяснений. Мистер Мастерман, говоривший по поручению министра внутренних дел, неохотно признал, что для поддержания престижа правительства и вместе с тем спасения жизни заключенных пришлось применить «госпитальное лечение». Термин «госпитальное лечение» был употреблен для того, чтобы отвлечь внимание от одного из самых отвратительных и грубых приемов, к каким когда-либо прибегали тюремные власти. Закон допускает его только по отношению к умалишенным, и даже в тех случаях, когда операция эта производится обученным персоналом под руководством врачей, ее нельзя признать безопасной. Действительно, сумасшедшие обычно умирают вскоре после этого. «Ланцет», лучший медицинский журнал Англии, привел длинный ряд отзывов выдающихся врачей и хирургов, осуждающих насильственное питание заключенных суфражисток, как недостойное цивилизации. Записка, подписанная 116 известными врачами, была представлена председателю совета министров с протестом против насильственного питания и подробным объяснением связанной с ним серьезной опасности.