Моя судьба - [34]

С Ибицы я улетел утром, а после обеда полетел обратно. Единственными людьми, с которыми я говорил в промежутке между Парижем и Ибицей, были мой второй пилот и ребята из Air Traffic Control.[22] Но через час после того, как я приехал домой, мне позвонил Рон Деннис и спросил: «Где ты сегодня был?»

«В Париже», — сказал я, совершенно ошеломленный.

«Прекрасно, что ты сознаешься».

Потом он рассказал мне подробности договора, что меня крайне удивило. Было несомненно, что в Renault была утечка или даже намеренное разглашение тайны. Как бы то ни было, я мог сказать, что ничего не подписал, и это было правдой. Деннис наполовину успокоился.

Лярусс позвонил в августе. Все в порядке, контракт одобрен, менеджмент сказал: «Да», мы можем подписывать. Раздраженный прошлым разглашением информации, я сказал следующее. «Договор в силе, и я даю в этом слово, но официальную подпись я поставлю лишь тогда, когда будет решен исход чемпионата. В противном случае я боюсь действий со стороны Рона Денниса. Если он точно будет знать, что я его покидаю, он сделает Проста чемпионом.»

Лярусс согласился с этим и удовлетворился устным заключением договора, что и подтвердил со своей стороны. Тем самым определилось, что я стал пилотом Renault на 1985 год.

На этот раз удалось несколько лучше сохранять информацию в тайне, хотя эта тема долго муссировалась во французских газетах. Деннис пытался и дальше уговорить меня на договор с половинной оплатой. С присущей ему деликатностью за два часа до старта на Остеррайхринге он сказал: «Зарплата вдвое меньше, иначе я приглашу Кеке Росберга.»

Да пожалуйста, приглашай своего Кеке, и вообще, большое спасибо за то, что прямо перед решающей гонкой ты третируешь меня подобной ерундой. Дело-то всего лишь в исходе чемпионата мира.

Остеррайхринг. Я обгоняю Пике за пятнадцать кругов до финиша и, тем самым, захватываю лидерство. Прост, к моему счастью, вылетел с трассы из-за масляного пятна, что означает для меня прекрасные новые перспективы в чемпионате. Пике не представляет больше настоящей опасности, я заметил, что его задние шины при смерти, он не сможет мне особо докучать. Мне только нужно довести автомобиль до финиша, остальное уже сделано. Разгон из поворота Bosch, четвертая передача, сильный треск, тяги больше нет. Мотор еще работает, но крутящий момент на колеса не передается. Я подумал: «Дифференциал» и поднял руку, чтобы другие видели — я еду только по краю. Я перестраиваюсь влево и хочу остановиться на газоне. Но потом приходит мысль, что мне, ох и долго идти пешком до боксов. А не попробовать ли еще кусочек прокатиться? Я шурую рычагом переключения передач, нахожу третью, которая работает, и думаю: «Ну вот, теперь хотя бы вернусь в боксы на третьей».

В таких ситуациях ты не можешь думать логически. Ты полностью сосредоточен на экстремальном вождении и не можешь импровизировать, если выброшен из области сверхбыстрых инстинктов и реакций в гораздо более банальную ситуацию. Я не пробовал сознательно, какие возможности машина еще сохраняет, просто раскрутил мотор на третьей, переключившись на четвертую, ничего там не нашел и автоматически переключился дальше, на пятую. Она работала. Первая мысль — ехать дальше. Может, придешь к финишу пятым или шестым и заработаешь еще очко в чемпионате.

Так что я раскручивал третью «до звона», а затем переходил на пятую. Время круга тем самым ухудшилось на пять секунд по сравнению с тем, когда коробка работала. Пике на семнадцать секунд отставал, так что ему надо было 3–4 круга, чтобы меня настичь. Посмотрев на сигналы из боксов, я увидел: плюс 17 секунд от Пике. Я ехал так хорошо, как было возможно без четвертой передачи. Табличка на следующем круге: плюс 17 секунд от Пике. Внезапно я понял: Нельсон же досконально знает мою тактику. Он знает, что в конце гонки я перехожу в щадящий режим и не зацикливаюсь на большом отрыве. Вероятно, он думает, что я специально поехал медленнее, чисто из тактических соображений, и что нет смысла давить на меня. В этом случае я смог бы сразу отреагировать и прибавить…Да и задние шины у него были совсем не в том состоянии, чтобы он решился на супер-атаку. Было невероятно сложно найти правильные моменты переключения между третьей и пятой передачами. Кроме того, голова едва выдерживала все напряжение: когда же он поймет, что я не играю в кошки-мышки, а нахожусь в серьезной беде? Не выйдет ли из строя и пятая передача, поскольку стираются кольца синхронизаторов? Не попадут ли обломки деталей в трансмиссию и не вызовут ли полное разрушение? Я молюсь о том, чтобы этот «сортир на колесах» добрался бы до финиша. А до Пике все еще не доходит, он послушно следует за мной и думает себе что-нибудь о хладнокровном Ники.

Ни в одной другой гонке я так не изнурял себя мыслями, в конце голова по-настоящему заболела.

Я побеждаю и становлюсь тем самым приблизительно на одном уровне с Простом в чемпионате. Когда Пике и я маршировали к подиуму, он спросил меня, как прошла гонка. «Уфф», — ответил я, — «у меня сломалась четвертая передача.» По его взгляду я вижу, как сильно он напуган, потому что не использовал шанс победить в этом Гран-при. Ему бы это легко удалось. Из всех гонок, которые негативно или позитивно повлияли на чемпионат 1984 года, эта была моей самой счастливой. То, что это произошло в Австрии — приятная случайность.