Моя преступная связь с искусством - [36]

Феррара добавил: «Да и я удивился. Наша машина стоит прямо напротив подъезда, а они сообщают, что их побитая за углом».

«Подождите, они через час с новым заявленьем придут».

Что-то тяжелое бухнуло в дверь.

«Тут каждый день так», — сигарета Билли потухла, и он принялся шарить по столу в поисках зажигалки.

Профессор, извинившись, вышел на секундочку в туалет и вернулся оттуда с озабоченным выражением на лице: «Билли, я заметил, что у тебя там, кажется, не закрыто биде. Вода течет и течет; ты забыл завернуть».

Билли раскурил окурок и, дойдя до самого фильтра, положил его во второе металлическое грязное блюдце, стоявшее на столе. Он был исключительно вежлив и тих и со всем соглашался: так подчиненный ведет себя в присутствии босса, от которого не знает, чего ожидать.

«Там все время течет; сантехник приходил и сказал, что уже не починить».

«Тогда ясно, — заметил Феррара. — А то я подумал, что ты об этом не знал».

«Вы спросили про тетушку?» — Билли поднялся из-за стола в своей давно нестиранной мастерке и начал копаться в комоде, где были свалены книги. «Вот ее рукописные сочинения, а вот тома в кожаном переплете братьев Скарфати, я немного возьму».

Профессор Феррара пристально, со значением, поглядел на Паскаля и заявил: «Билли, ему надо возвращаться в Торино, так что мы к тебе совсем ненадолго пришли. Мы отсюда прямо на железнодорожный вокзал».

Билли всматривался в книжную полку, как будто глаза его должны были непосредственно коснуться букв и обладали тактильными качествами (Паскаль заметил, что ресницы у него были длинные и шелковистые, и они касались изъеденных временем переплетов), а потом вытащил небольшой том с белесыми прожилками на корешке. «Как червячки», — подумал Паскаль.

«Вот она! Двадцать евро всего, подойдет?»

«Нет, книг нам не нужно», — отклонил предложенье Феррара.

«Письма! — встрепенулся старик. — У меня есть ее письма, ведь она вела переписку со многими писателями того времени и футурист Маринетти был ее конфидант».

Он добавил несколько слов на латыни, но Паскаль не понял, к чему относились эти слова.

Вслед за Феррарой они вышли в прихожую.

Билли вернулся в комнату и пришел оттуда с набитой чем-то, супермаркетного вида холщовой сумой:

«Вот как раз перед вашим приходом я перебирал ее письма; они настоящие — их кроме меня никто не читал!»

«Нет, нам не надо, — сказал Феррара. — Спасибо», — и с состраданием взглянул на его растрескавшиеся распухшие ступни.

Тот продолжал говорить: «Как раз вчера я перечитывал записи в ее дневнике и там она описывает встречу с Монтале! Охи и ахи, но потом следует подробный разбор его стихов. Тетя моя была совсем не глупа».

Феррара поинтересовался: «Билли, как ты себя чувствуешь, хорошо?»

Билли выглядел плохо. У него были мешки под глазами и тряпочка на запястье, а ширинка на мешковатых штанах наполовину расстегнута (Паскаль подумал, что, может быть, он начал застегивать и потом забыл, не довел до конца).

«Это медсестра приходила мне сделать укол», — потряс Билли рукой и добавил: «Энцо Монтале, нобелевский лауреат».

Паскаль в замешательстве смотрел на него.

«Нет, Эудженио Монти», — пробормотал Билли и еще что-то добавил, но опять Паскаль не смог разобрать его слов.

«Монти, Монти», — продолжал повторять Билли и, закусив губу, блуждал в лабиринтах ослабленной памяти. Наконец его вынесло на прямую:

«Эудженио Монти — это по телевизору сегодня передавали про его победы в бобслее, а тетя Мимма, конечно, была знакома с Монтале».

«Да вот же ее портрет у тебя висит в полный рост! Шикарная была женщина, ты видишь, Паскаль? Она с моей бабкой дружила, летом они друг друга навещали на дачах, а зимой слали друг дружке рецепты», — воскликнул Феррара.

В коридоре было темно, одна лампочка не работала и поэтому старый, нарисованный маслом, портрет на ободранной бедной стене — миловидная нарядная женщина в приталенном платье и зашнурованных высоких ботинках — разглядеть было непросто. Вдобавок, слой пыли и лет сделали свое дело, и казалось, что портрет почернел.

«Вот его тетя!» — повторил профессор Феррара с особой осведомленностью в голосе, как бы показывая, что хорошо изучил древо и теперь знает все.

Паскаль задрал голову и уставился на портрет.

«Это мама», — сказал Билли негромко.

«Нет, это не твоя мама; это знаменитый портрет и его нарисовал известный художник. Твоя тетя даже стала любовницей этого портретиста, когда еще была молодой, в тысяча девятьсот тридцать первом году», — сказал Феррара. «Да вот, посмотри, здесь написано ее имя — Мимма!»

«Это мама, а эти буквы я сам написал. Там написано Mamma. То есть это совсем не Мимма», — возразил Билли. Брови его поднялись и он, похоже, сам удивлялся тому, что вдруг они завели этот спор.

Слово «мама» звучало неожиданно мягко в прежде хриплых устах, и Паскаль подумал, что это, наверно, непросто: всю жизнь, до семидесяти четырех лет прожить с матерью в одной квартире, и полностью на нее полагаться, и быть бессменным ее компаньоном, а потом ее потерять.

«Нет-нет, я видел этот портрет в Интернете и там было написано, что это авторесса Мимма», — с уверенностью сказал Феррара, и Паскаль заметил, что Билли засомневался. Неуверенность замелькала в его водянистых глазах. Он нетвердо стоял на своих черных ногах и его руки дрожали.