Моя «Правда». Большие тайны большой газеты - [2]

Мы познакомились летом 1976-го. Это было трудное, весьма драматическое время в моей судьбе. Я работал заместителем главного редактора «Комсомольской правды» – газеты, где 16 лет назад начинал литературным сотрудником. Конфликт возник не только в самой газете, но и в ЦК ВЛКСМ. Первым секретарем был Е.М. Тяжельников, который к этому времени уже успел состариться на своем посту, а потому очень «заботился» о своем будущем. Естественно, он мечтал о переходе в ЦК КПСС, на должность заведующего отделом пропаганды. А потому в это время он начал уделять особое внимание «Комсомольской правде», которая со времен Алексея Аджубея, Юрия Воронова и Бориса Панкина удерживала лидерство в журналистике. «Лидерство» подразумевает некоторую оппозиционность, и именно ее начал уничтожать Тяжельников. Времена были стабильные, предсказуемые, и «Комсомолка» на таком фоне выглядела «белой вороной». Тяжельников добивается назначения на пост главного редактора своего помощника Льва Корнешова – человека, плохо знакомого с журналистикой, но весьма преданного своему шефу.

В общем ситуация в газете начала резко меняться. Уходит Виталий Игнатенко, из ЦК комсомола присылают на его место еще одного функционера. Из «стариков» в руководстве остаюсь только я. Тут меня приглашает к себе Михаил Васильевич Зимянин, предлагает перейти в «Правду». Я соглашаюсь. Однако через несколько дней тот же Зимянин сообщает мне, что из «Комсомолки» меня не отпустят до съезда партии, который состоится весной. Еще на год я остаюсь на прежнем месте. И вот тут-то и начинаются те неприятные события, о которых я уже упоминал. По инициативе Корнешова на меня направляется донос (иначе трудно назвать ту бумагу!) в Комитет партийного контроля при ЦК КПСС. В нем описывают все мои «грехи», мол, использую служебное положение в личных целях, незаконно купил черную «Волгу» и, что меня весьма позабавило, соблазнил всех симпатичных девушек редакции. Наверное, это письмо могло иметь какие-то последствия, но я категорически отказался писать и давать любые объяснения, чем поставил в трудное положение работников партконтроля, да и ЦК партии тоже. Я заявил, что вся моя жизнь на виду и готов принять любое партийное наказание, если его заслуживаю.

Приблизительно через месяц меня вызвал к себе М.В. Зимянин, который был уже секретарем ЦК КПСС. Он сказал, что ко мне никаких претензий нет и у меня есть право выбора: остаться в «Комсомолке», уйти главным в «Смену» или перейти в «Правду» обозревателем по науке.

Естественно, я выбрал последнее и уже на следующий день был представлен на редколлегии.

Почему я так долго и подробно рассказываю о своем переходе из «Комсомолки» в «Правду»?

Дело в том, что это имеет прямое отношение к Виктору Григорьевичу Афанасьеву.

До заседания редколлегии я с ним не встречался, не беседовал, что само по себе было странным – обычно кандидату приходится изрядно побродить по коридорам «Правды», знакомясь с членами редколлегии. Более того, и после моего утверждения пару месяцев Афанасьев не вызывал меня. Правда, я видел, что мои материалы он читает внимательно. Несколько раз я писал словечко, которое он не любил – «подчеркнул» – и Виктор Григорьевич аккуратно исправлял на «сказал», «заметил» или «отметил». Впрочем, вскоре я убедился, что Главный внимательно читает всю газету, и уже это не могло не вызывать уважения.

В Москве случилось землетрясение, автоматические аппараты работали на Луне, началась новая экспедиция на «Салют», были присуждены Государственные премии по науке и технике – в общем, два-три материала в неделю я публиковал в «Правде». В коллективе меня приняли хорошо, и я уже почувствовал себя «правдистом». И только одного я не знал: что думает обо мне главный редактор. Мы практически не встречались с ним – на заседаниях редколлегии я не бывал, а к себе Главный меня не приглашал.

И вдруг вечером мы сталкиваемся с Афанасьевым в коридоре. «Володя, зайди ко мне через полчаса!» – сказал он.

Меня поразило, что он обратился ко мне по имени. Мне казалось, что его он не знает. Но было что-то теплое в той интонации, что прозвучала, и я понял, что речь пойдет не о материале, который стоял в номере.

Тот разговор с Афанасьевым я запомнил на всю жизнь. Он откровенно признался мне, что ему несколько раз звонили и из ЦК комсомола, и из ЦК партии и не советовали брать меня в «Правду». Более того, об этом просил даже Тяжельников, с которым Афанасьев работал еще в Челябинске. В общем, Виктору Григорьевичу говорили, что я «скандалист», «склочник» и «упрямец», а потому он со мной «намучается».

Я откровенно рассказал Афанасьеву о событиях в «Комсомолке», о своей судьбе и о своих интересах. И добавил: «Если я вам не буду нужен, то скажите об этом сегодня, а завтра я уйду сам! Без скандалов и борьбы, даже если будете не правы».

Афанасьев рассмеялся. «Первый раз слышу такое, – сказал он, – и такая договоренность мне нравится. Но тебе грозит опасность только в одном случае: не поссорь меня с Академией!»

Тут уж я рассмеялся: «Это невозможно, ведь там работают люди, которых я люблю и уважаю. По крайней мере, там есть возможность выбрать именно таких…»