Моя первая любовь - [14]

Бог все видел, и я призналась во всех.

— Маме скажи, — улыбается батюшка.

— Я ей сказала.

— И что мама?

— Простила…

— Вот и Господь тебя простил.

В раскрытые по-птичьи рты льется винная Христова кровь. Из объяснения прабабушки я поняла, что «кровь и плоть» называются так понарошку, хотя святости в них столько же, как если бы они были всамделишными.

Мы не завтракали и возвращаемся к обеду голодными. Первым делом я скидываю чулки и платье. Благодарю тебя, Господи, что на свете существуют мальчишки и, следовательно, мальчишечья одежда — рубашка с короткими рукавами и шорты!

Пока я переодевалась, на столе успела появиться еда. Бабдуся наливает себе в стакан черный чай, мне в чашку — забеленный молоком. С аппетитом уплетаю запеченную вчера рыбу, толченку[2] и домашний хлеб. Незаметно засовываю поджаристую горбушку в карман — Господь простит!

Бабдуся позволила мне поиграть с ребятами во дворе общежития напротив. Честно говоря, она нестрого за мной присматривала. Очевидно, считала завершенной миссию по спасению моей неугомонной души до следующего раза.

Я предвкушала, как мне обрадуются друзья. Не соскучишься с ними в играх с мячом, в прятки, в «классики», «цепи-цепи кованы» и «чур, не голю»! Лишь бы ни с кем не поссориться, такое тоже бывает. Но даже если назреет драка, по дворовым условиям неприятели должны подать друг другу руки со специальными словами примирения: «Хинди руси бхай, бхай». Когда папа объяснил мне, что эти слова означают не совсем то, что мы подразумевали, я отмахнулась: индийцы, русские — какая разница? Главное — дружба всех! Кроме коренных русских, якутов и эвенков в нашем городке жили потомки сосланных в разные годы татар, цыган, немцев, евреев, литовцев и финнов-ингерманландцев. Теперь бо́льшая часть их разъехалась по «историческим родинам».

В проходе между сараями стоял и смотрел на меня ничем не примечательный мальчик примерно моего возраста. Тропа была узкая, а незнакомый мальчик нарочно уселся на корточки поперек и уставился на божью коровку, ползущую по цветку клевера. Я обошла юного натуралиста, прижимаясь к стене сарая. Мальчик смотрел на жучка так сосредоточенно, будто впрямь заинтересовался — им, а не мной.

— Знаешь, где много-много божьих коровок? — не выдержала я.

Он поднял голову:

— Где?

На такие вопросы есть готовые ответы-дразнилки. «Кто? — Дед Пихто!», «Че? — Через плечо!».

— Где, где — у тебя на бороде!

Тут бы броситься наутек — мальчишка чужой, прибьет, чего доброго. Но он рассмеялся, и я остановилась. Детское общение свободно от многозначительных пауз.

— Мальчик, пошли играть!

— Не, я на реку.

Над нами наверняка довлели одинаковые запреты.

— Разве тебя одного пускают?

— Я не спрашиваюсь, — пожал он плечом. — Папа в командировке, послезавтра только вернется.

— А мама?

— Мама далеко.

— Где? — я допустила оплошность.

— В Караганде, — усмехнулся он (еще один вариант ответа). — Мы в Иркутске живем, сюда я к отцу на каникулы приехал.

— Один?!

— Мама на самолет посадила, и я прилетел.

Оказалось, этот на редкость самостоятельный мальчик по имени Олег перешел уже в третий класс (я-то во второй). Мы поболтали о божьих коровках. Их жизнь действительно была ему интересна.

— Когда вырасту, стану энтомологом.

— Будешь изучать жучков?

— Всяких насекомых.

Мы миновали задворки общежития. Впервые иду купаться без взрослых. Вину побега затмевает новизна ощущения. «Прости, бабдуся, я скоро вернуся!» — думаю бесшабашно.

И вот в просветах улиц, как слюдяные пластинки, вспыхивает река. Наша Лена. Самая красивая река в мире, красивее нет, честное слово. Вода в ней студеная даже в зной, течение сильное… Хорошо ли плавает Олег? Я умею только «по-собачьи» и немного волнуюсь.

На пляже с десяток разновозрастных детей и толстый Боба. Я знаю Бобу, он из общежития, всегда ходит с братом Никиткой и Фаридом с набережной улицы. Успокаиваюсь: слышала, что Фарид отличный пловец.

Мальчишки немного старше меня, а сколько лет Бобе — непонятно. Он пузатый и мягкий, будто родители не очень умело слепили его из розового пластилина. На лбу залысины, щель тонкогубого рта всегда приоткрыта. Боба большой, но не взрослый.

Ребята нашли где-то сходни с железными поручнями — наверное, половодьем прибило, и катаются, как на плоту, приспособив Бобу в роли буксира. «Плот» не настолько надежный, чтобы отправиться в странствие, но вес двух огольцов держит крепко. Боба радостно машет рукой, и я рада — узнал.

Сбрасываем одежду и сандалии у валуна. Камень такой горячий, что на нем можно запросто жарить яичницу. Отсутствие купальника меня не смущает, в этом я пока равна мальчишкам — на мне шитые мамой сатиновые трусики. Быстренько снимаю с груди крестик, прячу в карман — ни к чему вопросы.

У-у, какая вода холодная! Но скоро мое взбодренное тело привыкает и блаженствует в прозрачных руках Лены. Река фантастически пахнет дождем, играет нами, не торопясь отпустить, и несется вдаль сверкающей параллелью. Движение волн никогда не кончается — невозможно поверить, но это правда.

Сидя на сходнях, как огромный китайский болванчик, Боба заливается счастливым смехом. Впряженные в веревку мальчишки бурлачат на совесть, он их дольше возил. Потом на сходни забираются четыре человека, я пятая, и мы не тонем! Настоящий плот!