Среди общей суеты я потерял из виду Шемика, он куда-то делся. И Степы я что-то не замечал. С другими гостями играть я не мог, мне было не до того. И я пошел бродить по квартире, которую знал не хуже своей.
Дверь комнаты Шемика (у него была своя комната — ого!) была неплотно прикрыта. Не думая ни о чем, я заглянул в щелку. И тут расписные небеса моего детства посыпались осколками.
То, что я видел только в кино, случилось предо мною. Четыре танкиста и собака назвали это: «Zdrada». Партизаны Ковпака: «Зрада». В наших в окопах — измена. Как ни скажи на трех языках нашего городка, выходит одинаково: предательство. Шемик совершил ужасное, чему не могло быть прощения. Он показывал ей — Степе, кому же еще — самое священное, что было у каждого мальчишки: коробку с индейцами. Предательство только начни — уже не остановить. Шемик вытащил самого лучшего, Винету, которого я много раз просил у него выменять на что угодно, а он не соглашался. У меня на глазах Шемик отдал Винету ей. Вот так просто. Как подарок. Степа со счастливым румянцем улыбалась. Ему. Она взяла индейца. И тут случилось непоправимое. Степа поцеловала его… Конечно, в щеку. Мы были чистые советские дети.
Это была катастрофа. Разгром. Я потерял ее. И друга. Сразу обоих. Я больше не мог оставаться у него в гостях. Потому что советскому мальчику некрасиво плакать. А я, кажется, готов был намочить щеки. Или того хуже: штаны. Шемик убил нашу дружбу. И не только дружбу. Наверно, он сам втайне втюрился в Степу. Или позавидовал мне. Какая разница.
Я брел домой, сжимал кулаки, представляя Шемика в фашистской форме и как мы его расстреливаем. Я еще не знал, что любовь и предательство порой оборачиваются друг дружкой. Тяжело, когда любовь первая. Потом — нормально.
С Шемиком мы больше не общались. Я пересел за другую парту. Вскоре он перешел в другой класс, потом в другую школу, а потом уехал с родителями в Канаду.
Степу я перестал замечать. Вернее, прозрел и увидел, какая она толстая, как топорщится на животе фартук, какие у нее грубые ноги в чулках, и вообще — противная отличница. А через два класса об этой истории не помнил никто. Лично я постарался забыть ее, задвинув в памяти как можно глубже.
Я так и не понял, зачем нужны девчонки.
P. S. Одно тревожит меня в этой давней истории с каждым годом все больше. Как же мне объяснить самой лучшей девчонке на свете, моей дочке, когда придет время, одну заветную тайну. Тайну о том, что все мальчишки — непроходимые дураки. Да-да. И в целом, и в частности, и вообще. Особенно когда их стукнет по затылку первая любовь. И когда десятая. И когда — …дцатая. В любом возрасте. Неполовозрелые — особенно! Но и зрелые не лучше. Разве не так?
