Моя неволя - [12]

Итальянцы очень веселый, добрый, шумный и голосистый народ. Когда спорят или ругаются, слышно за километр.

Пальма первенства, безусловно, принадлежит женщинам — их голоса в пылу баталии не перекроет даже вой сирены воздушной тревоги.

Итальянцы, как и все южане, эксцентричны. Забавно было наблюдать, как два итальянца во время бомбежки залегли по разные стороны одного куста, и, когда все закончилось, вскочив, бросились в объятия друг друга с радостными криками: «Марио!», «Тонио!». Радости их не было предела, как будто они избежали смертельной опасности, хотя бомбили на довольно большом удалении от этого места.

Мне сразу же, как только я услышал итальянскую речь, очень понравился красивый и мелодичный язык, очень простой, в сравнении с другими европейскими языками. Как написано, так и произносится. Совсем как в русском языке. И грамматика итальянского языка не сложная.

Однако есть одно «но», которое создает некоторые трудности, — очень длинные фразы, затрудняющие понимание текста. Одна фраза может занимать целую страницу книги!

Итальянцы очень музыкальный народ, я это знал и раньше. Открытием же для меня стала оперная ария в исполнении… шагающего под ее мелодию строя солдат!!! Пели они слаженно и очень красиво. Пение в строю далеко не военных песен мне доводилось потом слышать неоднократно. У меня создалось впечатление, что при рождении итальянский ребенок издает не первый крик, а сразу начинает петь.

Увиденная впервые итальянская корова поразила меня своим видом. Значительно крупнее наших, абсолютно белая, с прямыми, расходящимися в стороны горизонтально расположенными рогами, она имела вымя размером не больше, чем у козы. Естественно, что надои у таких коров мизерные. Видимо поэтому молоко в то время в Италии стоило очень дорого. Литр собственного молока (в конце войны) стоил 55 лир, а килограмм привозного из других стран сливочного масла стоил 50 лир. Парадокс: молоко дороже масла! Вообще скота в Италии я видел очень мало. Возможно просто не был в местах развитого животноводства (если вообще такие места тогда существовали).

Поскольку передвижение между населенными пунктами осуществлялось только на автомашинах, я обратил внимание на состояние автодорог, которые ни малейшим образом не напоминают российские дороги и, независимо от их значимости, содержатся в идеальном состоянии.

Вдоль основных автодорог через каждые тридцать километров стоят одинаковые типовые деревянные дома с мансардой, окрашенные в темно-вишневый цвет (Вообще, в Италии я не видел деревянных домов кроме этих). Эти дома, именуемые «каса кантониера» (дом сторожа), предназначены для проживания в них обходчика (вернее, смотрителя) с семьей. За каждым закреплено тридцать километров дороги (по 15 километров в обе стороны от дома). Смотритель ежедневно объезжает свои тридцать километров на велосипеде и, обнаружив повреждение дорожного полотна, немедленно устраняет его. Для этого в прицепе велосипеда имеется немного асфальта, необходимый инструмент, даже миниатюрный каток.

По обеим сторонам многих автодорог Северной Италии (возможно, и Южной, я там не бывал) растут деревья с темно-вишневыми стволами. Листья с одной стороны тоже темно-вишневые, глянцевые, а с другой — темно-зеленые, волосатые. Плоды этих деревьев похожи на сливы, с косточками тоже как у сливы, по вкусу напоминают помидоры и употребляются наряду с последними.

Первая наша длительная стоянка была в каком-то небольшом селении на берегу Адриатического моря, значительно южнее Анконы. Мы занимались восстановлением разбомбленного американской авиацией железнодорожного моста. Помню, я там был поражен лягушачьими концертами, устраиваемыми с заходом солнца. Кваканье несметного количества этих земноводных было настолько оглушительным, что вблизи водоемов человеческий голос не был слышен за два шага. Работая ночью, мы могли вдоволь «насладиться» этими концертами.

Как-то несколько человек, в том числе я, были отправлены в маленький приморский поселок неподалеку. День близился к концу, когда над нашими головами стали проноситься снаряды и рваться где-то довольно близко. Это вели обстрел береговых целей, невидимых за домами, американские или английские корабли. По-видимому огонь велся из главного калибра, так, как разрывы были мощными и в то же время какими-то глухими. Я впервые видел, точнее, слышал работу корабельной артиллерии. Мне тогда показалось, что попасть под обстрел кораблей хуже, чем под бомбежку. Впрочем как говорится хрен редьки не слаще.

Поздно вечером мы тронулись в обратный путь. За поворотом открылось море, и нашим глазам представилось потрясающее зрелище: недалеко от берега горел подожженный артобстрелом корабль. Вид горящего на фоне черного неба судна и его отражение в тоже черной воде ошеломили меня: захватывающе красиво и одновременно жутко.

Однажды, закончив работы на мосту, мы погрузились на автомашины и отправились на другой берег Италии ближе к Тирренскому морю, в город Терни, что стоит в сотне километров от Рима. Дорога через Апеннины проходила то под нависающими скалами, то по самому краю бездонных ущелий, то ныряла в черные туннели в утробе гор, беспрерывно виляла и перебегала с одной стороны на другую и явно не была рассчитана на слабонервных. Удовольствия от этого путешествия я не испытал.