Моя любимая свекровь - [28]

Все захихикали. Даже я. Возможно, как раз благодаря тону все воспринималось как смешное, а не злое или подлое. А может, благодаря тому, что тогда она вообще впервые признала факт моего существования. В глубине души я была рада, что хоть кто-то здесь признает факт моего существования.

Однажды вечером, когда мы собрались в общем зале, кто-то заметил, что Мэри там нет.

– Прошлой ночью у нее начались схватки, – тихонько сказала Лорел, ее соседка по палате.

Все сбились тесной кучкой. Мы знали, что женщины рожают детей, но нам отчаянно не хватало базовых знаний. Крайне редко удавалось урвать какие-то реальные факты.

– Довольно скверно было. Она терпела сколько могла, прежде чем позвать старшую сестру. Она не хотела ехать в больницу.

Это был сюрприз. Мэри была одной из самых храбрых девушек. Она неделями напролет твердила, мол, ждет не дождется, когда вытолкнет из себя ребенка, а потом, когда все закончится, купит себе джинсы-клеш, обтягивающие бедра, и бутылку виски.

– Почему она не хотела туда ехать? – задал кто-то вопрос, который вертелся у всех на языке.

Шестнадцать пар глаз уставились на Лорел.

– Потому что ты едешь в больницу с ребенком, – сказала она, – а приезжаешь без него.

Позже, когда старшая сестра пришла объявлять отбой, мы все оживились.

– Мэри родила младенца, сестра? – спросила Лорел.

Сестра-хозяйка посмотрела на нее настороженно. Никто не употреблял слово «младенец» в разговоре со старшей сестрой. Даже доктору Гумберту как-то удавалось его избегать, по крайней мере в нашем присутствии.

– Верно, – в конце концов снизошла сестра.

Мы все ждали. Я заметила Памелу у книжных полок, она стояла так неподвижно, что я сомневалась, дышит ли она.

– Кто это был? Мальчик или девочка?

– Младенец родился здоровым, – ответила старшая сестра, и это был первый и последний раз, когда я слышала, как она произносит это слово в Орчард-хаусе.

После известия о родах у Мэри сценки Памелы прекратились. На какое-то время мы как будто забыли, почему мы здесь, а теперь вспомнили. Днем Памела почти не разговаривала. Но ночью, когда мы лежали в постели, она иногда произносила несколько фраз. Что-то случалось по ночам с обитательницами Орчард-хауса: снимая одежду, ты словно бы снимала броню.

– Кажется, у меня будет девочка, – прошептала однажды ночью Памела, когда мы лежали в своих кроватях. – А как насчет тебя?

В темноте я едва различала очертания ее тела под грудой одеял. В комнате было холодно, и ее дыхание клубилось в воздухе.

– Это не имеет значения, – ответила я. – Это будет не мой ребенок.

– Но как бы ты его назвала? – не унималась Памела. – Если бы его оставила?

Я покачала головой:

– Понятия не имею, Памела.

– А я бы назвала свою девочку Джейн. Джейн Памела. Красиво звучит, правда?

Снаружи проехала машина, и полоска света скользнула по кроватям, выхватив ее лицо. Оно было радостным, полным надежды. Совсем не похоже на Памелу. В горле у меня встал ком.

– Диана? – окликнула, помолчав, Памела.

– Ммм?

– Друзья зовут меня Пэмми.

Я резко вдохнула и с трудом сглотнула. Внезапно я почувствовала, как на меня наваливается тяжесть того, что мне предстоит.

– Диана? Ты меня слышишь?

– Да, – сказала я, кашлянув чтобы прочистить горло. – Я слышу тебя, Пэмми.

По мере того как приближался наш срок, Пэмми стала делиться кое-какими подробностями своей жизни. Она сказала, что отцом ее ребенка был мужчина по имени Кристофер, врач. У Кристофера была жена, сказала Пэмми, но она любила не его самого, а только его деньги. Кристофер заплатил за то, чтобы Пэмми поехала в Орчард-хаус, потому что не хотел, чтобы она и пальцем пошевелила, пока носит ребенка. Вот как сильно он ее любит, – по крайней мере, так сказала Пэмми. У меня возникло множество сомнений относительно версии событий Пэмми, но я была рада выслушать. Уж лучше пусть говорит про это, чем снова заводит про ребенка. «Интересно, Джейн будет похожа на меня или на Кристофера?» «Держу пари, Джейн будет умной, как Кристофер». «Ой, надо же, Джейн пинает меня. Она дерзкая!»

Иногда, когда Пэмми говорила о Джейн, мне хотелось закричать. Пэмми не разрешат дать ребенку имя. Ей даже не позволят обнять девочку. Об этом было трудно думать. Дни шли за днями, и мое желание обнять ребенка становилось почти непреодолимым. По ночам, когда я чувствовала, как он пинается и шевелится, я обхватывала руками живот. Я полагала, что это мой единственный шанс подержать его.

– У меня есть имя, – сказала я Пэмми однажды вечером. – То есть имя для мальчика. Оливер.

– Оливер, – одобрительно повторила Пэмми. – Какое красивое, шикарное имя. Красивое и шикарное, как ты сама.

Несмотря на обиду, вопреки самой себе – я в темноте разразилась смехом.

Однажды вечером я вдруг поймала себя на том, что весь день не видела Пэмми.

– Сестра? – подала голос я, когда наша надзирательница пришла сказать, что до отбоя десять минут. – Я сегодня не видела Пэмми. Она поехала рожать ребенка?

Старшая сестра поджала губы.

– Памелу перевели.

– Куда перевели? Ей еще слишком рано рожать.

– Это тебя не касается. – Старшая сестра дважды хлопнула в ладоши: – Ладно, девочки, пора в постель, нечего возиться.