Моя команда - [56]

Он объявил состав, которому предстояло начать игру против Туниса, — просто прочитал фамилии игроков из списка, составленного заранее на листочке бумаги. Как мне кажется, я знал, точнее, чуял где-то глубоко внутри, что случится именно таким образом. Уже несколько дней все шло наперекосяк. Но тем не менее, когда невзирая на все плохие предчувствия, моей фамилии действительно не оказалось в числе одиннадцати отобранных, у меня возникло такое ощущение, словно кто-то врезал мне под дых. Я боялся, что меня вырвет и даже какую-то долю секунды надеялся, что просто не расслышал, когда Гленн произнес «Бекхэм». Потом посмотрел на Гэри Невилла. Он ответил мне взглядом. Стало быть, он тоже был удивлен? Или всего лишь наблюдал за моей реакцией? Конечно, это был удар по моей гордости — такой удар, которым проверяется, достаточно ли ты зрел, чтобы выдержать его. Но что меня действительно поразило, так это возникшая где-то на задворках сознания мысль о том, что я совершенно не понимаю, почему старший тренер принял такое решение. Я всегда старался относиться к тренировкам профессионально. Я люблю их почти в такой же мере, как играть. Однако в то утро это была пустая трата времени. Я чувствовал себя невероятно скверно. И был настолько зол, что не мог принудить себя работать надлежащим образом. Гленн, вероятно, и сам разобрался, что я не справляюсь с теми упражнениями, которые мне велено было делать. А вдобавок я почти наверняка знал, что случится дальше, — как только мы закончили занятие, он объявил, кто будет в этот день отвечать на вопросы прессы. И конечно, в том списке стояло мое имя. Это было ужасно. Я никогда не принадлежал к тем, кто умеет хорошо скрывать свои эмоции. Если у меня плохо на душе или чувствую себя как в воду опущенный, окружающие сразу ощущают это. Я участвовал в той пресс-конференции и не сказал ничего из ряда вон выходящего, но, по-видимому, газетчикам было почти очевидно, что многое идет как-то не так. После ее окончания нескольким другим игрокам сразу позвонили журналисты, которым эти ребята помогали готовить дневники чемпионата мира. «Что случилось с Дэвидом? — спрашивали они. — Его убрали из команды?»

Многие из старших тренеров играют в психологические игры с прессой и с командами противников. Здесь же, как мне показалось, старший тренер сборной Англии разыгрывал некий психологический спектакль с одним из собственных игроков. Именно это расстраивало меня больше всего. В тот момент я возможно, не понимал этого со всей отчетливостью но в любом случае после этой злополучной пресс-конференции я уже не мог в полной мере наслаждаться своим участием в турнире, который пресса кратко именовала «Франция-98». И не знал, как мне вести себя. Я даже не мог решить, с кем бы мне поговорить в надежде получить поддержку или совет. Первым делом я позвонил Виктории. Она была потрясена и — думаю, чисто инстинктивно — сказала, что мне надо уезжать и немедленно отправляться в Америку где гастролировали «Спайс Герлз». Правда, она не настаивала, и это было хорошо: ведь я чувствовал себя настолько скверно, что ее предложение почти соблазнило меня, и я мог поддаться искушению. Потом я побеседовал с отцом. Он тоже не мог поверить услышанному, но крайних мер не предлагал, а лишь успокаивал и просил, чтобы я не реагировал слишком бурно или резко. А еще он сказал мне, что ему очень понятно, поему я так огорчился.

Я осознал, что должен поговорить с Гленном. До сих пор помню, как я стоял в вестибюле отеля, не обращая внимания ни на что и ни на кого вокруг. Затем я увидел, что мимо идет старший тренер, направляясь поиграть в гольф.

— Мне нужно переговорить с вами об этом. Почему Вы не включили меня? Я должен знать причину.

Гленн посмотрел на меня:

— Не считаю тебя в достаточной мере собранным.

Мне потребовалось несколько мгновений, чтобы понять сказанное.

— Как вы могли подумать такое? Как вы могли подумать, что я не сосредоточен на самом крупном футбольном соревновании в мире? Я же не помышляю ни о чем другом. Да и как может быть иначе?

Только позже я узнал, что именно, скорее всего, скрывалось за всем случившимся. На предыдущей неделе мы получили свободный день, чтобы отдохнуть, расслабиться, поиграть в гольф, повидаться с семьями и вообще делать все, что нам хочется. Большинство ребят отправились на трассу с лунками. Я не больно великий специалист по гольфу, не говоря уже о том, что в любом случае хотел использовать представившуюся возможность, чтобы побыть с близкими. Виктория прилетела на этот день во Францию, и мы вдвоем провели все это время неподалеку от нашего жилого комплекса, плавая, загорая и бегая друг за другом. Гленну это пришлось не по душе. Все другие ребята играли в гольф. А я нет. И в его глазах это означало, что я не сосредоточился на делах сборной Англии до такой степени, как ему бы того хотелось: «Они все вместе играют в гольф, а он развлекается со своей подружкой — это не может быть полезным для духа товарищества, необходимого в команде».

Мне такая логика представляется бессмысленной, и я по сей день так и не понимаю ее. Если он хотел чтобы мы все находились в одном месте, и считал это настолько важным, то зачем тогда предоставил нам выбор? Возможно, для него это был еще один способ проверить игроков и, в частности, меня. Но для чего нужно вообще играть в подобные психологические игры с 23-летним парнем — или с кем угодно в команде, — особенно если учесть, что ты сам считаешь наличие в нашем лагере командного духа таким важным фактором?