Моя философия - [19]

Узаконенный грабеж государством имущества обывателей называется налогом. А справедливое уклонение последних от попыток запустить руку в их карман — подрывом общественных институтов. При этом только слепой не видит, что за последние пятнадцать лет власть прочно пересела в Мерседесы, а обыватель по-прежнему трясется на работу в трамвае. Или, в лучшем случае, в малолитражке — осторожно уступая Мерседесам дорогу.

То, что настоящая революция не за горами, не видно пока только верхам. Провернув изящную махинацию под названием «Майдан» и передав руль от Кучмы кучмистам (всех окрасов — от оранжевого до бело-синего), министры-капиталисты не верят в мозолистую руку рабочего и булыжник пролетариата. Они думают, что желудок пролетария до краев залит дешевым пивом и водкой. Но забывают, что однажды этого успокоительного может не хватить.

В мире еще много сюрпризов, не учтенных ведомствами статистики. Какой-нибудь талантливый жучок за один сезон может погубить посевы ржи и пшеницы. Какая-нибудь сочувствующая революции тля одним махом способна уничтожить плантации хмеля. И тогда я посмотрю на державных мужей, давно продавших госрезерв налево и поставленных роком перед выбором: что выпускать из остатков урожая? Батоны для старушек? Или водку для алкоголиков? В любом случае — народного гнева не избежать. Ибо пятью хлебами накормить бомжей удалось только Христу — и то многие из осчастливленных погибли в образовавшейся давке.

Умный человек сам себе устанавливает правила. Я всегда говорю: судите меня после смерти, по каким угодно законам. А при жизни — я сам себя судить буду. А заодно — и вас.

Журналистика как ремесло падальщика

Обычно киллер выдает на гора свежий политический труп, довольно вытирает пот с чела, с аппетитом обедает лучшими его частями у а всякую требуху бросает падальщикам, с нетерпением ждущим своей очереди. Те обгладывают до косточек все, что осталось, истекая слюнями бесчисленных комментариев.

Журналистов называют «сторожевыми псами демократии». Это не совсем верно. А в мусульманских странах даже оскорбительно. Собака там — грязное животное. Пророк Мухаммед очень не любил собак, зато обожал кошек. Поэтому, если вы вздумаете польстить турецким или иракским «акулам пера», обратившись к ним со словами: «Дорогие сторожевые псы демократии! Желаем вам успехов в караульной службе!», они оскорбятся. Даже та «акула» обидится, что недавно бросала ботинок в Джорджа Буша и максимально приблизилась к стандартам бульварной журналистики «свободного мира».

Кроме того, кто сказал, что сторожить можно только демократию? Классическую монархию или тоталитаризм тоже очень можно сторожить и при этом быть выдающимся журналистом. Может, кого-то и передернет, но даже в гитлеровской Германии хватало наших пишущих и снимающих братьев, до уровня которых многим еще тянуться и тянуться! Я — не о докторе Геббельсе. Он, скорее, не журналист, а отец современного пиара (те, кто впаривают нам сейчас на выборах кролика Сеню или бабу Юлю пусть помнят, кто их духовный папа!). Я — о Лени Рифеншталь, чьи документальные фильмы «Триумф воли» и «Олимпия» до сих пор разбирают по кускам и суют в свои опусы почти все авторы передач о Третьем Рейхе.

Даже Миша Ромм — добропорядочный советский режиссер, автор фильмов о Ленине, бедную Лени обобрал до нитки, надергав из ее шедевров кадров для своего «Обыкновенного фашизма» — обыкновенной халтуры, если честно, где ошибка уже в названии. Не было, господа, в Германии фашизма. У них был национал-социализм, сокращенно — нацизм. А фашизм — это итальянское блюдо. Куда более диетическое и отличающееся от нацизма, как Муссолини от Гитлера и пицца от сосиски.

В сталинском СССР тоже был свой выдающийся журналист — Константин Симонов. Будет время, прочитайте его «100 суток войны» — о первых трех месяцах Великой Отечественной. Симонов ездил по фронту в самые хреновые дни и описал то, что никто больше не успел или не посмел. Причем, часто глазами не только очевидца, но и участника. Ему чудом удавалось вырываться из окружения в Белоруссии, он ходил на задания вместе с моряками-черноморцами на подв одной лодке и ползал под минометным обстрелом на Арабатской стрелке. Даже лично застрелил паникера на шоссе где-то под Бобруйском. Никакому американскому Хемингуэю, сочинявшему свои репортажи о гражданской войне в Испании из гостиничного ресторана в Мадриде, такое не снилось. При этом Симонов до конца жизни оставался сталинистом. Ему принадлежит фраза о культе личности, сказанная уже во времена Хрущева: «Был культ, но была и личность!».

Это я к тому, что можно быть человеком весьма непопулярных ныне, как говорится, «реакционных» взглядов и при этом талантом первой величины! Был в России до революции такой ультраконсервативный публицист Михаил Меньшиков из газеты «Новое время». До чего его вся передовая публика ненавидела! Но статьи Меньшикова глотали взахлеб все, невзирая на политические взгляды — от эсера с бомбой за пазухой до монархиста. Недавно толстый том меньшиковского наследия переиздали — вроде бы все должно устареть, как переписка Энгельса с Каутским. А читаешь — не оторвешься: «Бутылка водки поистине сделалась осью русской земли… Интеллигентные тупицы кричат, что все это от народной необразованности. Дайте мужику просвещение, и он перестанет пьянствовать. Как будто не пьянствуют у нас — притом, до потери образа человеческого — просвещенные люди, даже профессора!»