Моя дорогая - [69]

Так вот, чайлд-фри – это, наверное, те, кто решил выбрать себе спокойную жизнь. Они не знают тягот токсикоза и гормональных бурь во время беременности, они не испытывают мук родов, у них не бывает мастита, они не переживают из-за того, насколько хорошо работает животик у их малыша, не клянут недобросовестных врачей, бестолковых воспитателей и относящихся предвзято учителей. Они не в курсе всех этих скандалов на детских площадках, они, уже позже, свободны от проверки уроков, от поиска репетиторов, зарабатывания денег на хороший вуз и не кладут себя на алтарь ипотеки – ради отдельной квартиры для выросших деток. Они не знают хитрых и злобных невесток, обнаглевших зятьев… И т. д. и т. п., и т. д. и т. п.

Не в этом ли смысл жизни «без привязанности»?

Да, Надя многое потеряет, если откажется от Филиппа, от создания семьи, но… Оставшись в одиночестве, она зато избавит себя от многих хлопот и мучительного беспокойства.

Возможно, кому-то даже хлопоты в радость, для какой-то другой женщины постоянные переживания приятны, доставляют ощущение полноты жизни, но Наде, именно Наде, вот такой, какая она есть, с ее характером, образом жизни, окажется ли все это тоже по сердцу?

Остаться с Филиппом, продолжить отношения с ним, довести их до логического завершения (брак, дети) – это значит иссушить себя, довести до изнеможения и пустоты, устать на сто лет вперед? Да, сейчас все проще, нежели в прежние времена, в помощь женщине все блага цивилизации, от безболезненных родов до посудомоечной машины… Но чувства, чувства: страх, ревность, раздражение – все равно никуда не денешь, душевная усталость страшнее физической!

Надя подумала: если они сейчас, вот прямо сейчас расстанутся с Филиппом, пока в своей привязанности друг к другу не зашли слишком далеко, то, наверное, их расставание не будет таким болезненным?

Им пока нечего делить, у них обоих не так много совместных воспоминаний. Да, много хорошего было, но не настолько много, чтобы, потеряв все это, рыдать безутешно. Раны при расставании, если его не откладывать, прорастая друг в друга плотью и кровью, окажутся минимальными и заживут быстро и легко.

В сущности, Филипп даже предложения Наде не делал. Она ему никто, и он ей тоже – никто. Короткая летняя влюбленность. Если они расстанутся вот прямо сейчас, то все забудется с наступлением осени.

Грустно, что Филиппа рядом уже не будет, но зато не будет и Лоры с Лукой, а также импозантного паразита Петра Васильевича.

Свобода. Покой.

Да, в общем, и Ольга Наде тоже не особо нужна, если подумать. Достаточно любимой работы, солнца, неба над головой. Теплого душа. Привычного кофе и стаканчика йогурта с утра. Старого парка, прогулок по его аллеям – в разные времена года. И любимой музыки в наушниках…

«Ну надо же, до чего я тут додумалась! – Надя почувствовала, как, несмотря на летний день, по спине бегут мурашки. – Бред какой-то. Софистика! Или… или это и есть та самая истина, которая вдруг открылась мне? Может, и правда надо расстаться с Филиппом? Не встречаться с ним, перестать отвечать на звонки. А если он – случайно или неслучайно – столкнется со мной в городе, надо сделать вид, что не узнала его. Отвернуться и уйти прочь! И пусть думает, что хочет. Ничего, переживет!»

* * *

Смена уже подошла к концу, водитель, после того как Филипп с Усольцевой вернулись в машину с последнего вызова (приступ гипертонии у бабули купировали, оставили дома с нормализовавшимся давлением), развернулся и поехал в сторону подстанции.

– Приду домой, и сразу спа-ать… – мечтательно произнесла Усольцева. – Даже есть не хочу!

Машина дернулась, потом остановилась.

– Так, а чего не едем? – всполошилась Усольцева.

– Пробка, – сообщил водитель. – И здоровущая какая! Сейчас узнаю.

Водитель ушел, вернулся минуты через две, сел обратно на свое место:

– Короче, братцы, дело швах! Там грузовик наполовину под землю провалился. Песок в кузове, многотонная махина. Нет, нет, все живы, слава богу… Но грузовик зато всю улицу намертво перегородил. Уже едут службы его вытаскивать, но когда приедут, когда вытащат, никто не знает, там спасатели тоже в пробке стоят, судя по всему. И все окрест – тоже встало.

– Да, это надолго! – огорчилась Усольцева. – Не повезло. Слушай, Филя, пошли пешком, чего ждать, смена все равно закончена. Эта пробка может до вечера растянуться.

– Ладно, ты иди, если хочешь, а я подожду, – отмахнулся Филипп, откинулся назад в кресле, закрыл глаза.

– Вот мужики, в любой ситуации могут заснуть. Раз-два-три – и уже дрыхнут без задних ног. Нет, мне нужна чистая постелька, тишина, шторки чтобы задернуты… Ну все, побежала я.

– Пока, до встречи! – пробормотал Филипп и погрузился в дрему.

Сколько прошло времени – он не понял, возможно минут пять… Или больше? Рация вдруг ожила:

– Сто одиннадцатая бригада, вы где сейчас?

Мысленно выругавшись, Филипп разлепил глаза, взял в руки рацию:

– Але, мы уже закончили смену, между прочим. В пробке мы, намертво стоим.

– Это все там, на проспекте? Филипп, ты? Выручай, голубчик! – умоляюще произнесла диспетчер.

– Что там?

– Роженица, в банке рядом. Спецбригада доехать не успевает, вертолет там тоже сажать некуда, а помощь срочно нужна.