Моя дорогая служанка - [11]

– Очень просто: соберу сведения обо всех людях и событиях, которые имели место быть в последнее время… Вот вы, например, Евгений, насколько мне известно, продолжали поддерживать отношения с Кариной после… ее ухода из вашего дома?

Улыбка молниеносно соскочила с лица молодого человека. Он посмотрел на меня недовольно, потом бросил мимолетный взгляд на бабушку, потом снова на меня.

– Спасибо, я поел, – сказал он, глядя мне в глаза, при этом обращаясь, как я поняла, к бабушке. – Я пошел к себе.

Он встал из-за стола, повернулся и быстро вышел из кухни. Графиня посмотрела на меня испуганно:

– Татьяна, зачем вы вот так… прямо в лоб?..

– Извините, Серафима Аркадьевна, – сказала я, тоже вставая, – так надо. Покажите мне, пожалуйста, его комнату.

Евгений лежал на тахте с наушниками на голове. Он посмотрел в мою сторону и отвернулся к окну. Я зашла в его комнату и закрыла за собой дверь, чтобы графиня не могла слышать наш разговор.

Молодой человек не повернул головы. Понятно, значит, разговаривать мы не хотим! Ну, что ж, придется прибегнуть, так сказать, к превентивным мерам. Я подошла к Евгению и сдернула с него наушники. Он посмотрел на меня не то испуганно, не то удивленно:

– Татьяна, а вы уверены, что имеете право так поступать? – вскрикнул он.

– Евгений, ваш папа, как вы сами сказали, сидит в КПЗ. Разве вы не хотите помочь ему выйти оттуда, причем побыстрее? – спросила я, опускаясь на стул около его тахты.

– А что я могу? Разве от меня что-то зависит?

– Я просто хочу поговорить с вами, а вы должны ответить на мои вопросы.

– Между прочим, в полиции меня уже допрашивали «под протокол», задавали мне всякие дурацкие вопросы. Теперь вы будете делать то же самое?

– Евгений, давайте для начала перейдем на «ты», – неожиданно для него предложила я.

Он посмотрел на меня удивленно. Наверное, я в его глазах выглядела довольно взрослой теткой, которой уже «под тридцатник», у которой муж, дети и все такое. Он помедлил минуту, потом пожал плечами и неохотно сказал:

– Ну, давай. Только это ничего не изменит.

– Конечно, не изменит, но так проще. Итак, скажи, пожалуйста, в каких отношениях ты был с Кариной, вашей бывшей домработницей?

Он посмотрел на меня недовольно. Разумеется, этот вопрос был ему неприятен.

– Ни в каких! – отрезал он наконец.

– Но ведь ты приходил иногда к ней… в гости?

– Ну, приходил! – вдруг взорвался он. – И что из этого? Мы… дружили.

– Да бога ради! Дружили и дружили… Нормально! Но мне нужно знать другое: в тот день, когда ее убили, ты ведь был там? Я имею в виду, на ее квартире?

Он помолчал, поглядел в окно, потом, наверное, решил, что я все равно от него не отстану, и потому тихо сказал:

– В тот день я там не был.

– Извини за банальный вопрос…

– На банальные вопросы я отвечать не буду, – отрезал Евгений недовольно.

– Ты ведь учишься в Академии права, – напомнила я ему, – и ты должен знать, что в таком деле важны любые детали. Я задаю тебе вопросы не из праздного любопытства, а потому, что мне просто необходимы сведения, которые помогут восстановить картину того дня. Всю, до мельчайших подробностей. Я хочу знать, кто был в тот день у Карины, чем эти люди занимались, почему кому-то – заметь, я не говорю: твоему отцу, я говорю кому-то – вдруг захотелось выстрелить в девушку? Евгений, помоги мне и своему папе. Ему ведь сейчас там очень несладко, поверь.

Я смотрела на молодого человека и ждала. Он молчал. Потом сказал нехотя:

– Я ничего не знаю. Я в тот день не был у нее, я же сказал!

– А накануне?

– Не помню, может, и был.

– А чем ты занимался в тот день? С кем проводил время?

– Вам что, алиби мое нужно?! – снова взорвался Евгений, забыв, что мы договорились перейти на «ты». – С друзьями я был, с институтскими друзьями, понятно?! Все! Больше ничего не скажу! Надоело! Менты… Пардон, полицейские лезли со своими дурацкими вопросами, теперь еще одна выискалась! Что вы вообще понимаете? Почему вы все ее осуждаете? «Шалава, дрянь, мерзавка…» Она нормальная была, ясно вам?! И ничего из дома не воровала!

– А ты откуда это знаешь? – тут же ухватилась я за последнее его высказывание. – Твоя мама и бабушка, например, считают иначе.

– Да они ее просто не знают!

– Но ведь и вещи, и деньги действительно пропадали у вас из дома?

– А кто сказал, что их брала Карина? Кто?! Да она честнее всех, между прочим! Она здесь вкалывала по десять часов, каждый день у плиты стояла, со шваброй по дому бегала, вылизывала тут все – полы, сантехнику, а мама, знаете, сколько ей платила? Копейки! Так нечестно. Потом еще и воровкой ее объявила…

– А кто же тогда брал украшения, как, по-твоему?

– Не знаю! Я что, караулил их? Да у мамы их столько… полная шкатулка! Три цепочки, десять колец, шесть пар сережек, браслеты там… не знаю сколько… Зачем одному человеку такое количество побрякушек, вот скажи мне!

– Евгений, а тебе не кажется, что человек вправе покупать себе столько вещей, сколько сочтет нужным. Твоя мама не украла эти кольца и цепочки, а купила на честно заработанные деньги. Ты согласен? Много их или мало – не нам с тобой судить.

– Да, а Карина тоже вкалывала не меньше мамы, но получала копейки и ничего не могла себе купить: ни колец, ни браслетов, – пылко сказал юноша.