Моя бульварная жизнь - [72]
— Хорошо, не переживайте. Я уйду. Но только с одним условием: чтобы все было по закону. С выплатой зарплаты за два месяца и отпускных. И никаких подписей задним числом. Я уже советовался с юристом — об увольнении и сокращении зарплат руководство должно предупреждать за два месяца.
Он ушел с каменным лицом, а мне захотелось кинуться ему вслед со словами: «Ну, пожалейте же вы меня!» Но я еще продолжала бороться.
Трое сотрудников уволились сразу без лишних разговоров. Написали заявления по собственному желанию — и ушли. Всем остальным было предписано подписать договора, помеченные еще ноябрем, о перезаключении условий и меньшей оплате труда. Подписали все — кроме Корвалана и еще одной сотрудницы Лены, муж которой оказался довольно грамотным юристом и пригрозил издательству судом. Лена и Корвалан каждый день приходили на работу, как на баррикады, — и молча сидели в кабинете зама. Слух о том, что двое из нескольких сотен сотрудников издательства настаивают на своих правах, быстро разлетелся по конторе. Никто, конечно, не работал — все обсуждали «мятежников». Примчался злой Костылин:
— Ты что, сдурела (он сказал другое слово — грубое)? Над тобой и так висит дамоклов меч, а ты еще и своих сотрудников урезонить не можешь? Да ты знаешь, чем это пахнет? Никто не получит зарплату, пока все заявления не будут подписаны! Люди и так сидят без денег с нового года. Иди уговаривай!
— Сам попробуй. Они же правы на все сто процентов! — огрызнулась я.
— Хорошо, давай вместе с ними пообщаемся.
— Они будут разговаривать только в присутствии юриста.
— Да хрен с ним, тащи сюда всех!
Какие только песни не пел Костылин, отрабатывая свою должность главного антикризисного вождя! Чего только не обещал! Уже Лена со своим мужем-юристом устала и готова была на все, но упрямый Корвалан твердил одно: все должно быть по закону. Уже и я жалобно скулила: «Сделай это ради меня!» Но Корвалан сверкал своими дьявольскими глазами и молчал.
Прошла еще пара дней. Народ роптал без денег — второй месяц никому ничего не платили. Понятно, руководство хотело в новом году рассчитать всех уже по новым зарплатам, но для этого нужно было собрать все подписи…
Нас с Костылиным вызвал Хозяин. Даже по голосу секретарши я поняла, что будет разнос. Но еще не представляла какой!
Его лицо было багровым — даже Костылин выглядел рядом с ним лишь слегка розовым. Он навис над столом и не вертел в руках своих четок. Глаза были не просто злыми — они сверкали всеми пожарами и огнями.
— Скажите, — закричал он, — я всегда выполнял просьбы ваши лично и редакции?
Я кивнула.
— Я всегда шел навстречу коллективу, даже когда мне было это не очень удобно?
Я опять кивнула.
— А теперь я прошу сделать так, как я прошу, — это что, сложно?
Я опустила голову. А он и не ждал ответа. Продолжал:
— Если сегодня к обеду ваши люди не подпишут бумаги, вы будете уволены.
Мы с Костылиным пулей вылетели из кабинета. Он потрясенно произнес:
— Я таким вижу его в первый раз.
Мы опять закрылись у меня с забастовщиками. Я передала Корвалану слова Хозяина. Тот посмотрел на меня с жалостью:
— Он вас так и так уволит, неужели непонятно?
Потом подошел к столу и подписал злосчастный договор. То же самое сделала Лена. Я вздохнула облегченно и посмотрела на часы: шел первый час дня. Костылин радостно побежал докладывать Хозяину. Мне было уже в принципе все равно…
На следующий день
Утром меня снова вызвали к Хозяину. Я опасливо зашла и покосилась на знаменитую картину. Дама лежала расслабленно и эротично. Хозяин ходил по кабинету и теребил в руках четки.
— Вот видите что получается, — небольшая пауза. — Во всем огромном коллективе только два человека не выполнили приказ начальника. И случилось это в вашем подразделении. Значит, вы плохой руководитель, вы потеряли авторитет и не можете больше возглавлять редакцию. — Опять пауза. — Я назначу главным редактором Гоблина…
Я не удержалась — удивленно ахнула.
— …временно исполняющим обязанности. Потом видно будет. Но, учитывая ваши заслуги, оставлю вам зарплату и должность заместителя. Можете идти.
У меня еще хватило сил подняться на шестой этаж, нацепить на лицо улыбку и войти в общую комнату, где, как пионеры за партами, сидели мои — теперь уже бывшие — сотрудники. Я, конечно, была вся перекошенная, но улыбку, улыбку на лице сохраняла. Почти радостно сказала:
— По нашему обоюдному с Хозяином решению я передаю пост главного редактора Гоблину. Не огорчайтесь, газете нужно новое дыхание, — что-то такое я несла еще минуты три. Но краем глаза увидела деланное удивление Гоблина — он знал, знал обо всем заранее! И Костылин знал — все знали! Только я пребывала в позорном неведении, только я не сумела разгадать эту довольно простую интригу, только я одна не заметила расставленных вокруг меня силков!
Радостный Гоблин побежал к Хозяину. Сейчас тот будет жать руку своему новому сатрапу, приговаривая «талантливый — вы — наш — расталантливый!» Я даже не стала его дожидаться: сказала секретарше, что приду через два дня. Надо же как-то прийти в себя.
А через два дня кабинет мой был уже занят. Секретарша Настя наспех покидала в коробки мои нехитрые пожитки — книги да сувениры, подаренные мне в разные годы. Народу сразу же перечислили зарплату, и боль от моего ухода — если она и была — притупилась и даже заглохла.
В год Полтавской победы России (1709) король Датский Фредерик IV отправил к Петру I в качестве своего посланника морского командора Датской службы Юста Юля. Отважный моряк, умный дипломат, вице-адмирал Юст Юль оставил замечательные дневниковые записи своего пребывания в России. Это — тщательные записки современника, участника событий. Наблюдательность, заинтересованность в деталях жизни русского народа, внимание к подробностям быта, в особенности к ритуалам светским и церковным, техническим, экономическим, отличает записки датчанина.
«Время идет не совсем так, как думаешь» — так начинается повествование шведской писательницы и журналистки, лауреата Августовской премии за лучший нон-фикшн (2011) и премии им. Рышарда Капущинского за лучший литературный репортаж (2013) Элисабет Осбринк. В своей биографии 1947 года, — года, в который началось восстановление послевоенной Европы, колонии получили независимость, а женщины эмансипировались, были также заложены основы холодной войны и взведены мины медленного действия на Ближнем востоке, — Осбринк перемежает цитаты из прессы и опубликованных источников, устные воспоминания и интервью с мастерски выстроенной лирической речью рассказчика, то беспристрастного наблюдателя, то участливого собеседника.
«Родина!.. Пожалуй, самое трудное в минувшей войне выпало на долю твоих матерей». Эти слова Зинаиды Трофимовны Главан в самой полной мере относятся к ней самой, отдавшей обоих своих сыновей за освобождение Родины. Книга рассказывает о детстве и юности Бориса Главана, о делах и гибели молодогвардейцев — так, как они сохранились в памяти матери.
В книге рассказывается история главного героя, который сталкивается с различными проблемами и препятствиями на протяжении всего своего путешествия. По пути он встречает множество второстепенных персонажей, которые играют важные роли в истории. Благодаря опыту главного героя книга исследует такие темы, как любовь, потеря, надежда и стойкость. По мере того, как главный герой преодолевает свои трудности, он усваивает ценные уроки жизни и растет как личность.
Поразительный по откровенности дневник нидерландского врача-геронтолога, философа и писателя Берта Кейзера, прослеживающий последний этап жизни пациентов дома милосердия, объединяющего клинику, дом престарелых и хоспис. Пронзительный реализм превращает читателя в соучастника всего, что происходит с персонажами книги. Судьбы людей складываются в мозаику ярких, глубоких художественных образов. Книга всесторонне и убедительно раскрывает физический и духовный подвиг врача, не оставляющего людей наедине со страданием; его самоотверженность в душевной поддержке неизлечимо больных, выбирающих порой добровольный уход из жизни (в Нидерландах легализована эвтаназия)
У меня ведь нет иллюзий, что мои слова и мой пройденный путь вдохновят кого-то. И всё же мне хочется рассказать о том, что было… Что не сбылось, то стало самостоятельной историей, напитанной фантазиями, желаниями, ожиданиями. Иногда такие истории важнее случившегося, ведь то, что случилось, уже никогда не изменится, а несбывшееся останется навсегда живым организмом в нематериальном мире. Несбывшееся живёт и в памяти, и в мечтах, и в каких-то иных сферах, коим нет определения.