Моя бульварная жизнь - [68]

Цензура не дремлет

В стародавние советские времена — золотые времена «Московского комсомольца» — судьба свела меня с Александром Евгеньевичем Бовиным. Ну, как свела — обычная журналистская встреча. Я пошла к нему за интервью. А времена были хоть и советские, и отделы литования (попросту говоря, цензура) существовали еще во всех редакциях, Горбачев уже объявил перестройку, и кое-что у цензоров можно было отвоевать.

Бовин тогда увлекался исследованием темных эпизодов Великой Отечественной войны. Хотя он был одним из самых известных и уважаемых журналистов-международников, круг его интересов всегда менялся и часто лежал в плоскости отечественной истории. В частности, в интервью он говорил о существовании заградотрядов — тогда мало кто о них знал. В первые годы войны, когда на линии фронта не хватало оружия и техники, по приказу Главнокомандующего товарища Сталина выстраивали цепочку из живых безоружных людей. Кто пытался бежать — в тех стреляли свои же… Именно в этот факт и уткнулась наша цензура. Хотя я очень уважала и понимала нелегкий труд главного цензора Марка Львовича, я пошла на него в наступление, размахивая, как флагом, книгой Жореса Медведева, где такие отряды уже упоминались. Но Марк Львович, который всех нас называл исключительно детками, был неумолим. Из интервью требовалось удалить один из самых жареных и вкусных кусочков, и я, как маленькая девочка, побежала жаловаться Бовину.

Александр Евгеньевич обладал не только нестандартной яркой внешностью, но и твердым, я бы сказала — политическим характером. В 70-80-е годы он был безумно популярен только потому, что всегда исхитрялся говорить правду, а ведь это было время поголовного вранья. Но если ему правду не давали сказать по каким-то политическим причинам, он молчал. «Лошадь можно подвести к водопою, — любил говорить он, — но заставить напиться нельзя». Бовин часто мелькал по телевизору — вел единственную в то время передачу про иностранную жизнь «Международная панорама», его узнавали на улице, в кафе и ресторанах, куда он любил захаживать. Однажды лютой зимой мы сидели с ним в ресторане «Узбекистан» (нет сейчас такого ресторана, на том месте что-то вроде «Белого солнца пустыни») и обсуждали очередной кризис власти в загнивающих капиталистических странах. Бовин с искрометным юмором рассказывал про загнивание, я, конечно, хохотала. А официанты замучились таскать нам на столик шампанское, которое посылали ему с соседних столиков поклонники. Бовин любил шампанское — не типично мужское увлечение, зато пить искристый напиток он мог в неограниченном количестве. И вот допивая уже седьмую или восьмую бутылку, он вдруг спросил меня: «А чего бы тебе хотелось еще поесть такого вкусненького, эксклюзивного?» Я засмеялась: «Арбуза!» На улице декабрь и абсолютный застой!

Александр Евгеньевич подзывает официанта: «Милейший, мы бы хотели заказать свежий, и, заметь, спелый арбуз». Лицо официанта вытягивается, но он не смеет сказать «нет» именитому посетителю. Натянуто улыбается и бежит к метрдотелю. Метр уходит посоветоваться в глубины кухни — то ли к повару, то ли к директору. Через пять минут директор — выходец из той страны, чьим именем назван ресторан, — улыбаясь во все свое широкое лицо и раскинув руки приблизился к нам. Бовин что-то сказал ему по-узбекски — тот совсем растаял. Они постояли, обнявшись, посреди изумленного зала.

Через полчаса у нас на столе стоял красиво декорированный арбуз — свежайший и наивкуснейший. Так и осталось загадкой, откуда его приволокли среди лютой зимы?

Бовин приехал в редакцию и пошел к Марку Львовичу разбираться. Первые слова, сказанные цензору, были: «Я как раз пишу статью о работе цензоров на территории Советского Союза, мне необходимы живые и свежие факты». Дальше они говорили за закрытыми дверями, но в результате все слова в моем интервью остались на своем месте. Вечером я встретила старого цензора в гардеробе. Спросила про Бовина. Марк Львович ответил:

— Максимальное наказание, которое я могу получить — отправят на пенсию. А мне и пора туда. Так что свобода дороже, — он по-мальчишески закинул шарф на плечо и гордо удалился.

Вспомнила я эту историю не случайно. Осенью юристы с курьером прислали мне письмо из грозной организации, созданной специально для надзора за СМИ. Там сообщалось, что поступил «сигнал» (вот она, советская терминология!) от учителей Ивановской области, которые возмущаются тем, что газета «Вич-инфо» продается в открытом доступе в киосках, а рядом с киосками — школы, а в школах неразумные дети, на которых наша газета может дурно повлиять. Письмо ивановских учителей тоже прилагалось. По этому поводу меня вызывают на разборки в грозную организацию. Юристы уже связались с ее руководством — ничего хорошего предстоящая встреча не сулила. Надзиратели за нравственностью были настроены решительно вплоть до закрытия газеты в худшем случае. А в лучшем можно было ждать решения о продаже газеты в ламинированных пакетах и в специально отведенных местах, что означало тоже ее закрытие потому что отведенные места — это секс-шопы, где посетителей в миллион раз меньше, чем покупателей в газетных киосках.