Моя бабушка курит трубку - [15]

Дождись меня, Люся, спать не ложись.

Я приеду, Люся, Люся, Люся, я приеду.

Только в тачки гады не содят, хоть удавись.

Довезите, братцы,

Денег мало – так что же.

Да не грязный я, что ты,

Отряхнуться могу.

Но пацан из «девятки»

Хрясь мне по роже,

Шарах в поддыхалку,

И я опять на снегу.

Хрясь, хрясь по роже.

Грязь, грязь на коже.

Хрясь, хрясь, и рожей в грязь.

Хрясь, хрясь по роже.

Грязь, грязь на коже.

Хрясь, хрясь, и рожей в грязь.

Я лежу на спине,

Надо мной фонари.

А на них снегири,

А в глазах – упыри,

Я в противном снегу.

Как Папанин потерян.

Где моя азбука Морзе?

Ребята, где берег?

Люся, Люся, Люся,

Дождись моряка.

Я – король проспекта,

Я беспечен и весел.

Я, как летчик Мересьев,

Гребу локтями снег.

Я прорыл траншею,

В нее положат рельсы,

По ним поедет трамвай,

В нем будет 100 человек.

Янки Додсон

Он всегда косолапил, когда ходил,

И как-то странно поводил плечом.

У него было невнятное лицо,

С таким лицом хорошо быть палачом.

Лицо его было как сморщенное яблоко,

Забытое червями в первом снегу.

И сколько не силюсь, но цвет его глаз

Я почему-то вспомнить никак не могу.

Лет 15 назад у него был плащ,

Такой, из болоньи, рублей за 30.

Их продавали на каждом углу.

И у него был портфель крокодиловой кожи,

Их слали за водку нам прибалтийцы.

Но кожа была 100 %-ный кожзам.

Что он носил в этом портфеле,

Не знал никто, и не ведал он сам.

…Явно портфель был пустой,

Без вопросов, наверняка.

Я вспомнил, как я прозвал его —

«Янки Додсон», я звал его «Янки Додсон».

Каждое утро на втором этаже

Я всегда пил кофе и смотрел во двор.

Он проходил в своем сером плаще,

Слегка озираясь, как опытный вор.

И когда он скрывался

За кустами, вдоль тропки —

А кустов во дворе у нас было много —

Я всегда говорил себе:

«Янки Додсон, я знаю, Чем кончится эта дорога».

…Я всегда называл его именно так —

«Янки Додсон», я звал его «Янки Додсон»

А когда вечерело,

И мы с друзьями пили вино

Или пели песни,

Он всегда проходил мимо нас

В плаще нараспашку,

Суров, но весел.

Походка его не была очень твердой,

Но он крепко держал свой портфель под мышкой.

Мы кричали ему: «Выпей с нами, Додсон».

А он отвечал: «Пошли вы на хуй, мальчишки!»

…Именно за это я и прозвал его —

«Янки Додсон».

Канарейки, 9-й калибр и тромбон

Эй, налей-ка мне 200 грамм отпускного,

Нахлобучь, вместо шляпы,

На макушку тромбон.

Я раздал все долги под честное слово

И плюнул луной в пропитой небосклон.

Припев: Кто скажет про мою девчонку.

Что она совсем некрасива,

Кто скажет про мои штиблеты,

Что они совсем несвежи,

Но зато я надраил все улицы

В этом городе

Беспощадным блеском

Моей бессмертной души.

Эй, налей-ка мне 200 грамм наудачу,

Да еще приплюсуй к ним 9-й калибр.

Побрей мне башку вместо меди на сдачу,

И я сожгу все старые письма,

А пепел брошу в сортир.

Припев

Эй, налей-ка мне 200 грамм на веселье,

И когда я отсюда рвану по прямой.

Раздав все долги, посадив канареек

В прореху кармана, чтобы греть их рукой.

Припев

Эй, налей-ка мне 200 грамм на дорогу,

И хотя все дороги протерты до дыр,

Я врежу по звездам своим тромбоном

И заряжу канареек в 9-й калибр.

Мой друг уехал

Мой друг уехал далеко

И не вернется, и не вернется.

Мой друг уехал далеко,

А сердце стонет, рвется

Туда, за дальние моря.

За горы, за равнины, за поля,

За хмурь косматых облаков,

За солнце, за луну, за берег моря.

Туда, где первым снегом занесен

И стерт навеки след его ноги,

Где птицы чертят черные круги по небу.

Мой друг уехал.

Мой друг уехал далеко,

И стало грустно, и стало грустно.

Мой друг уехал далеко,

И стало пусто, пусто.

А на дворе опять весна,

Природа притаилась

Пред рождением любви.

И завтра будет новый день,

Он будет весел и горяч,

Как воин на монгольском скакуне,

Сжимающий копье

И с колчаном отважных стрел.

Он будет на него похож —

Того, кто не вернется никогда.

Мой друг уехал,

Мой друг уехал,

Мой друг уехал навсегда.

Хочет хоть кто-то

в омуты, в броды.

В посветы, в грозы,

В петлю из солнца.

Вскачь, в черноту.

В чахлые счеты

Веры и рвоты,

В дым сигареты,

Словно в свечу.

Припев: Хочет хоть кто-то

Укрыть меня пледом

Или на ночь,

Иль навсегда.

Может хоть кто-то

Смирить меня с небом?

Может быть, нет.

А может быть, да.

Думы, как трели.

Думы-перины

И тамбурины судьбы.

Как тамбура.

И параллели комьями глины

Слепою кобылою

К свету костра.

Припев: Но хочет хоть кто-то

Укрыть меня пледом

Или на ночь,

Иль навсегда.

Может хоть кто-то

Сравнить меня с небом?

Может быть, нет,

А может быть, да.

Славные бесы.

Чумазые боги,

Слезы-занозы кровью с лица.

Снова колеса, снова дороги,

Только луна, как шоссе, без конца.

Припев: Хочет хоть кто-то

Укрыть меня пледом

Или на ночь,

Иль навсегда.

Может хоть кто-то

Смирить меня с небом?

Может быть, нет,

А может быть, да.

Может хоть кто-то

Сравнить меня с небом?

Может быть, нет,

А может быть, да.

Плачь

Светофоры свет не жгут – ждут,

Даже ветра след простыл – сплыл.

То ли стужа, то ль жара тут,

То ли трепет, то ли боль крыл.

А по небу киноварь – марь,

По дорожке одуванцы в цвет.

Все как прежде, только жаль, жаль,

Со вчера тебя теперь нет.

Сказаны слова ли в вечер,

Привечал ли, чаял наши встречи,

Как любил, во что ты верил свято, —

Никогда уж не узнать мне, папа!

Не пришлось черкнуть и пары строк впрок,

Не сложилось пары фраз враз.

Просто я любил тебя как будто в долг,

И по-прежнему люблю так.