Мой век - двадцатый. Пути и встречи - [31]

В конце разговора он направил меня к одному из сотрудников, возглавлявшему иностранный отдел. Я надеялся, что теперь наконец смогу взяться за дело, но оказалось, что этот сотрудник в отъезде и его ожидали не раньше, чем через месяц.

К этому времени я начал подумывать о возвращении домой. Казалось, мне ничего не удастся добиться в России. Вайнштейн, продолжавший проявлять ко мне дружеский интерес, дал мне знать, что на Урал посылают специальный поезд с группой наблюдателей для выяснения положения в промышленных районах, поездка продлится не больше месяца и в ожидании нужного мне сотрудника я, если хочу, могу ехать с ними. Возглавляет группу наблюдателей старый друг моего отца Людвиг Мартенс. Конечно, я принял это предложение и в течение последующих трех ночей с багажом и сундучком с продуктами ездил на вокзал, где мне каждый раз сообщали, что отъезд ’’откладывается на следующую ночь” из-за технических неполадок. В то время железные дороги тоже работали очень плохо, обеспечивая кое-какое движение пригородных поездов, да иногда пропуская по главной линии почтовый поезд.

Наконец, на четвертый день, мне твердо сказали по телефону, что мы отправляемся в пять часов вечера. Я опять поехал на вокзал и прибыл туда в четыре тридцать. К этому времени мое вынужденное изучение русского языка стало приносить плоды, и я смог навести справки. Да, действительно, поезд уходит сегодня, но никто не знает, когда и с какой платформы. Постепенно стали появляться остальные члены нашей группы. Некоторые говорили по-английски.

В восемь часов к перрону задним ходом подали поезд. Я занял полку в мягком вагоне, принадлежавшем раньше какому-нибудь важному лицу в царском правительстве, и установил на подоконнике свою свечку. Наконец, в одиннадцать, мы медленно, с громким скрежетом тронулись с места и отправились в путешествие, продлившееся почти месяц и круто изменившее всю мою жизнь.

Оно началось в первых числах августа. Если бы я не поехал, то, возможно, еще через несколько недель меня прикрепили бы к одной из медицинских бригад и я, проработав в ней в течение нескольких месяцев вместе с госпиталем, вернулся бы домой, чтобы начать занятия в ординатуре больницы Бельвю. Но судьба распорядилась иначе. В результате этой поездки я заключил свою первую сделку в России, впоследствии оказавшуюся весьма успешной, и получил возможность лично познакомиться с Лениным, о чем я расскажу позже.

Руководитель нашей экспедиции Людвиг Мартенс теперь возглавлял металлургическую промышленность. Он взял с собой несколько помощников,, в основном инженеров. Кроме меня, в нашей группе было еще два американца: А.А. Хеллер, писатель-социалист, после русской революции ставший активным участником американского коммунистического движения, и мисс Люси Бранум, полненькая маленькая общественница, бывшая суфражистка.

Наш поезд состоял из четырех мягких вагонов, полки которых на ночь превращались в постели солдатами охраны. В каждом вагоне был туалет, так что мы путешествовали с удивительным комфортом, хотя и медленно. Впереди пыхтел работавший на дровах оставшийся от царского времени паровоз.

Три дня и три ночи поезд, погромыхивая, медленно двигался на восток, пока не добрался до Волги — области иссушенных солнцем полей и выгоревшего урожая. Обычно в это время года здесь всюду, куда ни кинь глаз, стояла высокая золотистая пшеница, готовая к уборке. Сейчас над потрескавшейся землей поднимались только засохшие стебли.

В Екатеринбурге, где в 1918 году был расстрелян царь с семьей, мы впервые столкнулись с голодом. В это время крестьяне из получивших впоследствии название ’’голодных” районов с трудом сводили концы с концами. Прошлогодние запасы были почти истощены, и, понимая, что им не пережить зиму, они бежали от своих выгоревших полей как от чумы к железным дорогам - в то время поездки на поезде были бесплатными.

Десятки тысяч крестьян набивались в товарные вагоны, надеясь найти в городах хоть какое-нибудь пропитание. Среди них с невероятной быстротой распространялись различные болезни: холера, тиф и детские эпидемии.

Я думал, что профессия врача подготовила меня к человеческим страданиям, но, когда я впервые увидел этот поезд с беженцами, сердце мое наполнилось ледяным ужасом.

Мне рассказали, что, когда поезд выехал из Самары, в нем было около тысячи пассажиров. Когда же после нескольких дней пути он добрался до Екатеринбурга, в живых оставалось не более двухсот самых сильных из них. Некоторые умерли от голода, но большинство — от болезней.

Во время нашей суточной стоянки в Екатеринбурге я собственными глазами увидел, что такое голод. Дети с усохшими конечностями и страшно раздутыми от травы животами стучали в наши окна, жалобными голосами умоляя дать им еды. Мы не могли им помочь. Мы могли накормить одного-двух, но, если бы даже мы раздали все, что у нас имелось, до последней крошки, это было бы каплей в море.

Позже мне пришлось видеть еще много ужасов в голодных районах, но сцены на Екатеринбурском вокзале глубоко запали мне в память, особенно две из них: санитары с носилками, складывавшие трупы штабелями в одном из залов ожидания, чтобы затем отправить их в общие могилы, и кружившиеся в воздухе стаи черных воронов.