Мой учитель Филби - [41]

Вызывает он меня, смотрит мрачно, грозно.

– Как ты мог? Что за шутки?! Ты понимаешь?..

– Да. – Я виновато кивнул. – Понимаю. Так уж получилось. Это была шутка.

– Вон из кабинета, а то я тебя сейчас!.. Шутки у них!

Пошел я понуро к выходу, открыл на выходе дверь и вдруг услышал за спиной взрыв оглушительного, гомерического хохота. Повернулся я и увидел, что наш заместитель начальника отвалился на спинку кресла, содрогался в конвульсиях и едва не сползал под стол.

– Что такое? – осторожно спросил я.

Заместитель начальника в промежутках между приступами хохота лишь громко всхлипывал:

– Кобу нае…ли! Ха!.. Кобу! Нае…ли!

Сам Коба, тонкий ценитель и перманентный организатор подобных штучек, был в полном восхищении от нашего розыгрыша.

Этой истории уже несколько десятков лет, но эхо все еще доносит хохот из ясеневских кабинетов. Ее знали все без исключения сотрудники старшего и среднего поколений. Подозреваю, что и до молодежи она дошла в виде винтажного ведомственного фольклора. По крайней мере, до сих пор, когда меня представляют незнакомым бывшим или действующим коллегам по плащу и кинжалу, многие из них мгновенно узнают во мне человека, организовавшего розыгрыш с визиткой Гордиевского. Мне при этом всегда немного неловко. Ведь, по сути дела, это была единственная моя удачная шутка за всю жизнь. Причем непреднамеренная.

Мои англичане

Примерно через полгода после возвращения из лондонской командировки мне захотелось положить на бумагу воспоминания о встречах с особенно интересными англичанами, и я сделал несколько первых набросков. Они, кстати, оказались самыми живыми, детализированными и в конечном итоге увлекательными для чтения. Но жизненная текучка постепенно загасила мой писательский пыл. Я снова вернулся к этому занятию спустя пару десятилетий, когда отчетливо почувствовал, что если не заставлю себя сделать это сейчас, то все бесповоротно сотрется из памяти.

Полистав картотеку времен английской командировки, чудом пережившую многочисленные переезды и даже один пожар, я обнаружил в ней порядка пятисот визиток. Это значило, что за пять английских лет я перемолвился несколькими словами как минимум с таким вот числом англичан и едва ли не каждому из них, наверное, пожал руку. Тут вот что интересно. Подавляющее большинство из них мне удалось вспомнить. Я представлял себе, как выглядел тот или иной человек либо при каких обстоятельствах мы встретились и о чем говорили, а иногда и то и другое. С некоторыми из них у меня сложились достаточно долговременные и плотные отношения. С другими контакт был коротким, но оставил яркое впечатление.

Вот, например, музыкант-валторнист из оркестра гвардейского полка, охраняющего Букингемский дворец. Уж не помню, каким образом он оказался в гостях у меня дома. После первой рюмки водки этот человек по моей просьбе достал из своей машины гвардейский мундир со знаменитой меховой шапкой, по-английски bearskin, дал мне их примерить и поведал массу познавательного про различия между пятью королевскими гвардейскими полками, удостоенными чести охранять ее королевское величество.

После второй рюмки он неожиданно впал в мрачное настроение и признался, что вместе с коллегами по оркестру недолюбливает королеву за ее недоброжелательность. Заметив малейшую помарку в движениях марширующих перед ней музыкантов – а играть на ходу ой как нелегко! – она немедленно требует строгого наказания провинившихся.

Вот всемирно известный путешественник сэр Ранульф Файнс, еще молодой в ту пору. Я как-то раз взял у него основательное интервью как у первого человека, совершившего кругосветку через два полюса Земли.

Я спросил, как ему в таком раннем возрасте удалось получить приставку «сэр». Она ведь дается человеку пожизненно, за выдающиеся личные заслуги, обычно в конце карьеры. Файнс ответил, что это особый случай.

Сэрами будут и его сын, и внук, и так далее, поскольку титул этот родовой.

Дело в том, что его предок участвовал в 1066 году в битве при Гастингсе на стороне Вильгельма Завоевателя. Именно он выпустил стрелу, попавшую в глаз англосаксонскому королю Гарольду, что предопределило исход битвы в пользу нормандцев. Так что все Файнсы до скончания веков будут сэрами.

Вот президент Королевскою географического общества лорд Шэклтон, сын знаменитого исследователя Антарктики и сам крупный политический деятель Великобритании. С ним мы долго обсуждали полярные проблемы на великосветском рауте в присутствии его королевского высочества принца Кентского, кузена королевы.

Величественный старик-лорд напрочь перевернул мои представления о возможных допущениях в манере одеваться. На нем был основательно поеденный молью смокинг и стоптанные почти до дыр кожаные штиблеты. Однако я в своем новеньком темно-синем костюме и недешевом цветастом галстуке выглядел рядом с ним настоящим низкородным провинциалом. Что позволено Юпитеру, то есть лорду…

Эх, поводить бы почаще на такие приемы некоторых наших олигархов и госчиновников, искренне, видимо, полагающих, что их статус определяют запредельно дорогие костюмы от Бриони и прочих кутюрье!

А вот чистокровный шотландец профессор Эдинбургского университета Джон Эриксон, выдающийся военный историк, первым из крупных западных специалистов подробно исследовавший события на Восточном фронте Второй мировой войны. Эриксон знал все про все без исключения виды оружия, от пистолетов до стратегических ракет. В качестве хобби он собственноручно мастерил уникальные образцы огнестрельного оружия. Кто знает, если бы не историческая профессия, кормившая его, то он, может быть, превзошел бы в этом самого Михаила Калашникова.