Мой сын Далай Лама. Рассказ матери - [7]
– Ты работаешь медленно, как умывающаяся кошка.
Когда я не готовила и не занималась уборкой, мама учила меня кроить одежду и вышивать. В Амдо для женщины считалось позором не уметь вышивать нашу национальную одежду и обувь. К двенадцати годам я уже шила штаны и кофточки себе, а также братьям и сестрам.
Мама великолепно шила иглой. Она самостоятельно, без всякой помощи, сшила приданое к свадьбе всем своим восьми дочерям. Портных никогда не нанимали. Независимо от численности семьи и количества необходимой одежды, обуви и головных уборов, все это делалось своими силами.
Таково было образование девочек в 1907 году. В те времена никто и не слышал о том, чтобы девочки ходили в школу, учились читать и писать. Мальчики должны были с детства обрабатывать землю и работать на ферме. Если семья была зажиточной и в ней было много сыновей, их посылали учиться в школу. Школа находилась довольно далеко от нашего дома, поэтому мои братья в нее не ходили. В школе мальчиков учили тибетскому и китайскому языкам, а также диалектам амдо и цонка.
Мой отец получил начальное четырехлетнее образование и умел читать и писать.
Единственное, чему нас учили, – это молитва. Когда мы жили с дедом и бабушкой, вечерами дед созывал нас на общую молитву. Даже когда мы переехали, молитвенные бдения продолжались. Мы собирались и читали молитву по четкам в течение часа или двух. Бабушка каждое утро молилась у семейного алтаря, зажигая масляные лампады и совершая подношения богам. Затем она шла во дворик, читая свои молитвы по четкам. Если, идя по полю, мы встречали ламу, то должны были трижды пасть ниц. Будучи крестьянами, мы слабо разбирались в религии, но наша вера была крепка.
4. Жизнь на ферме
Наше хозяйство располагалось на живописнои зеленой равнине с множеством озер и холмов. Земля там была очень плодородна и давала богатый урожай. Мы удобряли ее навозом. Траву скашивали, тщательно перемешивали с глиной, переворачивали смесь в течение нескольких дней, обжигали ее до красноватого цвета, затем перемалывали и смешивали с сырым коровьим и козьим навозом. В высушенном виде это использовалось также и в качестве топлива для канга.
Канг представлял собой возвышение, занимавшее всю комнату, – мы все спали на нем. Члены семьи вместе обедали на канге. Его сооружали из глиняных кирпичей, а внутри он был пустой. Мы клали в него сухую траву с песком, навоз или дрова и разжигали огонь. Поверх канга раскатывали ковер, а на ковер стелили простыни. Весь день мы поддерживали в канге огонь, добавляя в него дрова и сухой навоз. Было так холодно, что, несмотря на канг, мы укрывались толстыми меховыми одеялами. Мне кажется, без канга мы бы просто умерли от холода.
В летние месяцы погода была теплой и приятной, с температурой от 25 до 30 градусов. Но зимой, начиная с десятого месяца, становилось очень холодно – настолько, что если мы оставляли на ночь чай в кружках, то к утру он замерзал, а кружки лопались.
Мне доводилось слышать о людях, у которых отваливались ступни в результате обморожения после небольшой прогулки по окрестностям. Иногда выпадало до трех метров снега, и сугробы достигали второго этажа нашего дома. После снегопада нам по два дня приходилось расчищать снег.
Поскольку зимой ничего не росло, мы хранили картофель, редиску и прочие овощи под землей. Мы выкопали погреб десяти футов глубиной и двадцати шириной со ступеньками для спуска и держали там все наши продукты. Крышку погреба приходилось очень плотно закрывать, иначе все содержимое замерзло бы.
У нас было большое фермерское хозяйство, так что мы не могли сами справиться со всей работой. Нам приходилось нанимать работников со стороны, которых можно разбить на две группы. Ньёхог нанимались только на месяц, а те, кого называли юлег, работали у нас весь год.
Со второго месяца по четвертый или пятый на ферме всегда было очень много работы. В пятом месяце мы начинали косить сено, чтобы заготовить на зиму корм для скота. В седьмом месяце сеяли тэму – бобы. До десятого месяца на нашей ферме было много наемных работников, а потом те, кого нанимали на год, сеяли ячмень. Мы выращивали пшеницу, ячмень, бобы и горчицу – практически все, что вообще можно было вырастить в этих условиях. Всего этого было более чем достаточно для семьи, а излишки мы продавали.
Обычно отец завтракал, а потом собирал в огороде овощи и фрукты и раздавал их соседям – особенно тем, у кого не было собственного сада, – перебрасывая через забор, окружавший наш сад. Соседи жили очень близко друг от друга. Когда у нас было свободное время, мы поднимались на террасу на крыше дома и оттуда беседовали с соседями. Отец часто приглашал друзей и родственников на трапезу или посиделки с вином и не отпускал их по нескольку дней. Иногда он очень любил выпить.
После пятидесяти отец перестал работать, хозяйством руководил мой старший брат, а отец время от времени инспектировал его. Мать занималась домашними делами. Даже в возрасте семидесяти лет она была бодра и полна сил и часто вышивала – у нее и на старости лет было прекрасное зрение.
У нас никогда не было часов, по которым мы могли бы определить время. Мы ориентировались по положению солнца на небе, а ночью – по звездам.
На всех фотографиях он выглядит всегда одинаково: гладко причесанный, в пенсне, с небольшой щеткой усиков и застывшей в уголках тонких губ презрительной улыбкой – похожий скорее на школьного учителя, нежели на палача. На протяжении всей своей жизни он демонстрировал поразительную изворотливость и дипломатическое коварство, которые позволяли делать ему карьеру. Его возвышение в Третьем рейхе не было стечением случайных обстоятельств. Гиммлер осознанно стремился стать «великим инквизитором». В данной книге речь пойдет отнюдь не о том, какие преступления совершил Гиммлер.
В этой книге нет вымысла. Все в ней основано на подлинных фактах и событиях. Рассказывая о своей жизни и своем окружении, я, естественно, описывала все так, как оно мне запомнилось и запечатлелось в моем сознании, не стремясь рассказать обо всем – это было бы невозможно, да и ненужно. Что касается объективных условий существования, отразившихся в этой книге, то каждый читатель сможет, наверно, мысленно дополнить мое скупое повествование своим собственным жизненным опытом и знанием исторических фактов.Второе издание.
Очерк этот писался в 1970-е годы, когда было еще очень мало материалов о жизни и творчестве матери Марии. В моем распоряжении было два сборника ее стихов, подаренные мне А. В. Ведерниковым (Мать Мария. Стихотворения, поэмы, мистерии. Воспоминания об аресте и лагере в Равенсбрюк. – Париж, 1947; Мать Мария. Стихи. – Париж, 1949). Журналы «Путь» и «Новый град» доставал о. Александр Мень.Я старалась проследить путь м. Марии через ее стихи и статьи. Много цитировала, может быть, сверх меры, потому что хотела дать читателю услышать как можно более живой голос м.
Алан Фридман рассказывает историю жизни миллиардера, магната, политика, который двадцать лет практически руководил Италией. Собирая материал для биографии Берлускони, Фридман полтора года тесно общался со своим героем, сделал серию видеоинтервью. О чем-то Берлускони умалчивает, что-то пытается представить в более выгодном для себя свете, однако факты часто говорят сами за себя. Начинал певцом на круизных лайнерах, стал риелтором, потом медиамагнатом, а затем человеком, двадцать лет определявшим политику Италии.
«История» Г. А. Калиняка – настоящая энциклопедия жизни простого советского человека. Записки рабочего ленинградского завода «Электросила» охватывают почти все время существования СССР: от Гражданской войны до горбачевской перестройки.Судьба Георгия Александровича Калиняка сложилась очень непросто: с юности она бросала его из конца в конец взбаламученной революцией державы; он голодал, бродяжничал, работал на нэпмана, пока, наконец, не занял достойное место в рядах рабочего класса завода, которому оставался верен всю жизнь.В рядах сначала 3-й дивизии народного ополчения, а затем 63-й гвардейской стрелковой дивизии он прошел войну почти с самого первого и до последнего ее дня: пережил блокаду, сражался на Невском пятачке, был четырежды ранен.Мемуары Г.
Русский серебряный век, славный век расцвета искусств, глоток свободы накануне удушья… А какие тогда были женщины! Красота, одаренность, дерзость, непредсказуемость! Их вы встретите на страницах этой книги — Людмилу Вилькину и Нину Покровскую, Надежду Львову и Аделину Адалис, Зинаиду Гиппиус и Черубину де Габриак, Марину Цветаеву и Анну Ахматову, Софью Волконскую и Ларису Рейснер. Инессу Арманд и Майю Кудашеву-Роллан, Саломею Андронникову и Марию Андрееву, Лилю Брик, Ариадну Скрябину, Марию Скобцеву… Они были творцы и музы и героини…Что за характеры! Среди эпитетов в их описаниях и в их самоопределениях то и дело мелькает одно нежданное слово — стальные.