Мой сын Далай Лама. Рассказ матери - [38]
Я ответила ей, что, пока его Святейшество остается в Тибете, я не имею права уезжать. Я призналась ей, что мы тоже планируем отъезд, только пока не назначили дату, и что я непременно передам ее слова Его Святейшеству.
Все это произошло в одиннадцатом месяце. Тем временем Его Святейшество попросил совета у своих прорицателей. Они наперебой твердили ему, что благоприятное время еще не пришло. Наконец они сообщили, что 19 марта между девятью и одиннадцатью вечера будет хорошее время для бегства.
10 марта я провела в Чангсешаре за вязанием и вышивкой, а также наблюдала за окраской тканей. Пришел один друг из Амдо и спросил меня, зачем я это делаю. Разве я не в курсе, что поднимается восстание? Его Святейшество пригласили на прием в Китайское военное управление, и он не видел способа отказаться. Жители Лхасы устроили массовую сидячую забастовку вокруг Норбулинги, чтобы не позволить его похитить. Они вооружились, а те, у кого не было оружия, прихватили с собой вилы. Наш чанг-дзо, управляющий хозяйством, ничего не знал о волнениях и продолжал заниматься своими делами[19].
Наш друг из Амдо сказал мне, что я должна немедленно выехать в Норбулингу. Чанг-дзо тем временем тщетно пытался выяснить, что происходит. Он заявил, что закроет ворота и запрет все двери, потому что иначе толпа ворвется в Чангсешар. Вокруг Норбулингки царил хаос. Люди кричали, умоляя Его Святейшество не покидать их. Они вопили, что он сможет уехать только через их трупы. Ни коммунисты, ни автомашины не могли приблизиться к Норбу линге. Если бы они попытались это сделать, их закидали бы камнями. Мой зять послал за нами машину, но, поскольку Лхакпа, водитель, был одет в китайскую униформу, его чуть не забили до смерти. Несчастного спасло только то, что кто-то из толпы узнал его и положил конец насилию.
Зять приехал, чтобы сопровождать нас с дочерью в Норбулингу. Все дороги были забаррикадированы сторонниками Кхампа, чтобы не дать китайцам ворваться в город. Даже моим дочери и зятю пришлось получить специальное разрешение у военных чинов сопровождать меня, иначе толпа просто не пропустила бы их. Прибыв на место, они сказали мне, что нужно немедленно уезжать. У меня даже не было времени собрать вещи. Я не знала, что вижу Чангсешар и свою маму в последний раз.
Я слышала, что утром того же дня китайцы забрали моего сына Тендзина Чогьяла из Дрепунга и отвезли его на прием в военную штаб-квартиру. Они явились и за мной в Чангсешар, пока я еще была там. Восемь мужчин и четыре женщины вооруженными вошли в дом. Когда они попытались войти в мои личные покои, чанг-дзо вытолкал их вон, крича, что я плохо себя чувствую и никого не принимаю. Обменявшись с ним полными ненависти взглядами, они убрались восвояси.
Я очень беспокоилась за Тендзина Чогьяла. Я боялась, что теперь, раз Его Святейшество и я отказались приехать к ним, они посадят его в тюрьму. Целый день мне слышались его стоны: «Амала! Амала!», и голос его был полон боли. Я посылала разведчиков в их штаб-квартиру, но все, что они смогли увидеть, был какой-то офицер, который держал пламенную речь и стучал кулаком по столу. Там было много аристократов, но моего сына не было видно. Мы уже думали, что его увезут в Китай, но, к нашему огромному удивлению, к ночи они доставили его обратно в Дрепунг. На полдороге чанг-дзо перехватил его и доставил к нам.
Итак, мы все находились в безопасности в Норбулинге. Никому не разрешалось входить к нам. Связь с китайцами отсутствовала. Я слышала об уличных боях и о том, что многие были убиты. Китайцы обстреляли монастырь Ченсалинка и убили семь монахов в Дрепунге. Бойцы Кхампа взяли под контроль все маленькие суда, тем самым облегчив наш отъезд, – в противном случае мы не смогли бы уехать, так как все дороги были захвачены китайцами.
Каждое утро из Чангсешара наемные слуги приносили нам хлеб, молоко и другие продукты. Каждый из них должен был носить желтый значок, выданный нашими людьми, иначе бы его не пропустили. Все это время наши люди дежурили вокруг Норбулингки. В Чангсешаре я все заперла и оставила ключи нашему чанг-дзо, завернув их в шелковую тряпочку и приложив к ним записку. Возможно, эта записка спасла ему жизнь после того, как мы покинули Лхасу. Китайцы допросили его в связи с нашим бегством, не веря, что он не был посвящен в наши планы. Они уже были готовы подвергнуть его пыткам, когда он предъявил им мою записку, в которой я просила его позаботиться о нашем доме и поручала ему хранение ключей. Я также писала, что уезжаю, но не знаю куда.
Мы не сказали о своем отъезде даже моей матери. Это очень огорчало меня, но я отдавала себе отчет в том, что в свои восемьдесят семь лет она не могла ехать верхом. Мы жили в Норбулинге, а она в Чангсешаре. Она ненавидела коммунистов и всегда бранила их. Она считала несправедливым, что они отобрали ее имущество, которое они с мужем нажили тяжелым трудом.
