Мой Шелковый путь - [13]

Сегодня даже в большом спорте, наверное, таких отношений не увидишь: слишком сильна конкуренция. Победа сегодня означает не просто золотую медаль, она втягивает спортсмена в спортивный бизнес. Взять хотя бы большой теннис: партнеры вне соревнований обнимаются, целуются, а на турнирах, например таких престижных, как Кубок Дэвиса, — каждый за себя, каждый за собственное имя дерется по-звериному, с яростью. Мне кажется, что сегодня люди потеряли главное — дух партнерства.

Были среди нас настоящие партнеры, неформальные. Например, я был в чем-то силен, допустим в шахматы играю лучше остальных. И вот кто-то вызвал меня на игру. Некоторые наверняка знали, что я выиграю, потому что среди собравшихся я — лучший, и тогда они просили взять их в партнеры: «Алик, можешь взять нас в долю, процентов на десять?» Я соглашался, потому что это были мои хорошие знакомые. Получалось, что мне порой доставалось от выигрыша лишь двадцать, тридцать, сорок процентов, а шестьдесят раздавал друзьям.

Да, партнеры были друзьями, а друзья — партнерами. Мы вместе работали.

Я говорю «работали», потому что игра была работой, никогда игра не была отдыхом. Слишком уж большие суммы ставились на кон. Иногда мне приходилось играть по три дня подряд, а это серьезно изматывало. Но я никогда не хотел пропустить хорошей игры, не хотел пропустить момент, когда будут кого-то обыгрывать.

В то время игра в карты была выше большого спорта, однако общественное мнение ставило картежников в один ряд с преступниками.

У меня нет желания переубеждать кого-либо, но я не могу не возразить. Игроки не были преступниками. Да, у них крутились большие деньги, и если бы нам позволяли платить налоги с игры, мы бы их платили. По большому счету, это были законопослушные люди, благороднейшие люди, но их затянула игра. Азартные люди никогда не переводились, азартные игры всегда существовали и будут существовать. Бороться против этого бессмысленно. Надо лишь направить азарт в какое-то контролируемое русло.

К сожалению, советский закон не разрешал играть, а мы играли, следовательно, нарушали закон. Именно это заставляло нас вести себя скрытно, уходить в подполье. Но несправедливо записывать нас в преступники только из-за одного нашего желания играть. Были, конечно, в нашей среде отдельные личности, которые имели серьезные судимости, но это не имело для нас значения. В основном меня окружали люди высочайшей порядочности.

Нас задерживали, штрафовали, ругали, требовали прекратить игру, однако это было выше наших сил. Жажду игры нельзя вытравить, она должна иссякнуть сама. Впрочем, картежник редко меняет профессию. Многие доживают до старости, так и не избавившись от карточной напасти. Для некоторых карты — хуже самой тяжкой болезни. Почему же называть их преступниками?

У нас был один игрок, которого мы называли Капитан, потому что он был офицер Советской армии и в нашу компанию попал, когда носил капитанские погоны. Потом он вырос до майора, а то и до подполковника, и вот однажды — когда именно, не помню точно, — его забрали во время очередной облавы. Поскольку он был при погонах, милиция передала его военным, возможно в военную прокуратуру. Бумаги по его задержанию отправили «наверх», нашего Капитана вызвали «на ковер» к начальству и устроили ему разнос по полной программе: мол, что же вы, товарищ офицер, вам же до выхода на пенсию самая малость осталась, а вы так себя позорите, с преступниками связались. Он им на это ответил: «Там, где я играю, люди честнее, чем здесь, у нас на службе. Там люди строго держатся своих понятий. Там слово — это слово, а у вас тут только пустобрехи. Я никого не опозорил, честь мундира не запятнал. Есть у меня слабость — игра, но это моя личная беда, работе она не помеха».

К нашим доводам не хотели прислушиваться, даже если отдельные милиционеры нас и понимали. Но люди — это одно, а закон — другое. Раз мы нарушали закон, нас следовало наказывать. На Петровке работали хорошо, все знали обо всех. Следили серьезно.

Глава 4 Вкус несвободы

Свободен лишь тот, кто владеет собой.

ШИЛЛЕР

Малодушие — удел ничтожных. Тот, чье сердце твердо, будет до конца отстаивать свои принципы.

ПЕЙН

Память сохранила некоторые подробности того дня, когда я узнал об очередной крупной игре, намечавшейся в новом катране в гостинице «Россия».

Гостиница «Россия» казалась в те годы необыкновенно современной, европейской, просторной, стеклянной. В фойе всегда было многолюдно, мягко открывались двери подъехавшего лифта, кто-то смеялся, слышался легкий шум шагов, звучала иностранная речь.

Поднявшись на пятый этаж, я прошел по ковровой дорожке к нужному номеру и бодро постучал. Секунд десять спустя дверь неторопливо открылась и меня впустили. Сделав пару шагов, я остановился, увидев нескольких человек, по лицам которых безошибочно угадывалась их принадлежность к милиции, хотя все были в штатском. У окна спиной ко мне стоял коренастый мужчина. Он повернул голову и глянул на меня через плечо. Круглое лицо, прозрачные глаза, тонкие губы.

— Ну что, Алимжан? — спросил круглолицый.

— Не понял, «что»?

— Играть пришел? Сегодня игры не будет. Сегодня мы снимаем урожай. — Круглолицый многозначительно поцокал языком. — Паспорт с собой?