Мой русский любовник - [65]

В тот день он как раз отправился к своему издателю и обещал мне сразу сообщить, чем закончится разговор с ним. Поэтому, когда раздался телефонный звонок, я была в полной уверенности, что это он. Но это оказался Джордж.

— Тебе, наверное, Саша нужен, — сказала я. — К сожалению, сейчас его нет дома.

— Вот и не угадала. Звоню тебе, — услышала я не без удивления на том конце провода. — Жена Ростова обмолвилась, что ты лежала в больнице…

— В больнице я пробыла всего сутки.

— И как? Все уже в порядке?

— Все о’кей.

Мы еще немного поговорили: о погоде в Париже и о погоде в Нью-Йорке.

Я рассказала Александру о том, что в его отсутствие звонил Джордж.

— Не может быть! Джордж позвонил сам, по собственной инициативе?

— Да, а что в этом удивительного?

Саша рассмеялся:

— Наш приятель — человек на редкость экономный. Все знают, что, если хочешь пообщаться с ним по телефону, сделать это надо за свой счет.

* * *

Потрясающе. Все это было потрясающе. Эта моя безумная старая жизнь, которая решила вдруг стать молодой. Прежде и подумать нельзя было, что я могу уехать куда-то, не запланировав свой отъезд по меньшей мере недели за две. А тут приходит Александр и сообщает мне, что мы едем на уик-энд в Нормандию, точнее, на целых четыре дня.

— Почему на четыре и почему в Нормандию? — спросила я.

— Мой издатель дает мне ключи от своего дома на берегу моря. А четыре потому, что ехать на два или три дня — слишком мало, а дольше там пробыть мы не можем. Из-за твоего Нантеррра! Собирайся, едем. Хочу быть с тобой, и только с тобой все это время.

— Я тебе удивляюсь. Именно сейчас тебе вдруг захотелось забиться со мной в какой-то безлюдный угол. Мужчины обычно после шумного успеха меняют всю свою жизнь… к примеру, бросают старую жену и берут себе новую… а я даже не жена.

— Если захочешь, тут же ею станешь. Я даже хочу, чтобы ты стала моей женой, — сказал он серьезно.

— Ничего глупее ты не мог придумать.

— Но почему?

— Неужели ты не понимаешь? Или, может, делаешь вид, что не понимаешь.

— Это, наверно, из-за твоих пятидесяти лет!

— Именно так.

— Столько раз тебе твердил, что для меня это не имеет никакого значения.

— А для меня имеет. И тебе придется с этим считаться.

— И все же, имею я право просить твоей руки?

Я долго не могла заснуть, хотя Александр давно видел десятый сон. Этот наш разговор. Вроде бы в шутку сделанное предложение. Но я знала, что он об этом думал, что эта мысль не была ему чужда, и сам факт этого наполнял меня своего рода гордостью — это мой своеобразный выигрышный билет в жизни. В других обстоятельствах я бы просто мечтала о том, чтоб стать его женой. Ведь я никогда ничьей женой не была, а стоило бы пройти и через это, как через все другое. «Идиотская мысль, — оборвала я сама себя, — из-за таких мыслей я стала матерью не в самое подходящее время. Зато родила Эву. А кем бы была, не появись моя доченька на свет? Уж точно какой-нибудь чудаковатой старой девой. Наличие Эвы в моей жизни было своего рода волноломом… Так же, как сейчас его присутствие рядом со мной… Наверное, поэтому мы едем к морю…»

Мы выехали ранним утром, на сей раз на собственном автомобиле. Александр купил «тойоту» и даже успел слегка поцарапать ее при парковке на парижских улицах. Это было наше первое путешествие по Франции, после того трагического, во время которого я подумала, что все кончено не только между нами, но и для меня вообще. Сейчас я тоже не стала забирать результаты анализов. Собственно, я могла бы узнать о них по телефону, но решила сделать это после нашей поездки на море. Плохих предчувствий у меня не было — ведь это была просто проверка перед тем, как начать прием гормональных лекарств. Но, как известно, к неожиданностям надо быть готовой всегда.

Дом, выстроенный из камня, стоял на краю скалы, внизу волновалось море: гребни волн стального цвета словно закипали ажурной пеной. Над крышей, чуть ли не касаясь ее, висели лиловато-черные тучи. Изредка в прогалинах между ними робко проглядывало солнце.

— Потрясающие декорации для самоубийства, — сказала я.

Внутри дома царила спартанская обстановка: на первом этаже были камин и несколько самых простых предметов мебели — стол, деревянные стулья и тахта, покрытая бараньей шкурой. Было жутко холодно, Александр тут же принялся разводить огонь, но согрелась я только в постели наверху. Поначалу простыни казались сотканными из льда, настолько холодными, что даже обжигали. Но мы лежали, тесно обнявшись и по прошествии недолгого времени согрели наше лежбище теплом своих тел. Утром отправились на прогулку, несмотря на то что дул порывистый ветер. Море, как и вчера, было неспокойным. Вокруг ни души, пустынный пляж и угрюмые скалы. Окажись я тут одна, наверно, боялась бы, но рядом был Александр, и я могла наслаждаться дикой природой. Моя курточка, чересчур легкая, не спасала от ветра, и Александр отдал мне свою, оставшись в одном свитере.

— Ох, просквозит тебя, — сказала я, — и получишь воспаление легких.

— Что я, кисейная барышня, что ли? — возразил он. — К твоему сведению, я вовсе не чувствую холода. Вот возьму и искупаюсь.

Я думала, он пошутил, но Саша разделся донага и стал неспешно входить в ледяную, разбушевавшуюся стихию. При одном только взгляде на эту картину я с головы до ног покрылась гусиной кожей. Я видела его макушку — голова то выныривала, то вновь исчезала в волнах. Он вышел из моря спустя несколько минут, натянул одежду прямо на мокрое тело и, оставив на мое попечение ботинки, побежал по пляжу, чтобы немного согреться. Я смотрела на его мелькающий вдали силуэт с чувством внезапной грусти. В который раз я констатировала про себя, насколько мы разные. Его молодость тут же приспособилась к суровым условиям, в то время как я провалила экзамен по испытанию холодом и жестокой природой. Дрожала в двух куртках как заячий хвост и мечтала как можно скорее оказаться под крышей. Не может быть никаких сомнений, нам и шагу нельзя делать из Парижа.