Мой пленник, моя жизнь - [55]

– Спасибо, – прошептал он, не открывая глаз. – Вам снова приходится меня лечить.

– Вы слишком много болтаете, Эрвинг, – так же шепотом ответила я. – А надо отдыхать. Как вы себя чувствуете?

– Честно? – Он все-таки посмотрел на меня. – Как будто тело пропустили через мясорубку или пресс.

Я вздохнула. Хорошее сравнение. Меткое. Когда восстанавливала повреждения, думала о том же.

– Еще одно подобное безрассудство может оказаться для вас последним, – предупредила его.

– Какая разница?

Горький, но искренний ответ. Наверное, ему действительно было безразлично: жить или умереть. Вот только не хотелось, чтобы смерть стала бегством, трусостью, и Эрвинг продолжал бороться. Даже сейчас, лежа на топчане в чулане – продолжал бороться. За что? Ради чего, если свободы не будет? За право оставаться… собой?

– Поспите, через три часа снова пить лекарство, – сказала я.

– Постараюсь.

И послушно закрыл глаза. Вскоре задышал ровнее, так и не выпустив моей руки. Я потеряла счет времени. Наверное, забыла бы про ужин, так и сидя на жестком мешке, если бы дверь тихонько не отворилась.

– Ужин через полчаса, лери, – напомнила Лайза.

Пришлось будить Эрвинга, снова вливать лекарство, но на этот раз мне действительно было пора. Я попрощалась с Лайзой, еще раз рассказала, как давать травы, и пошла прочь. В голове была пустота. Гулкая, звенящая. Будто кто-то вынул часть меня, а назад вставить забыл. Вот я и блуждала, как тень, не находя себе места. А часть эта осталась в том чулане. И от подобного ощущения тоже было страшно. Так страшно, что я запрещала себе возвращаться к этому даже мысленно. Потому что казалось – вернусь, и мой мир перевернется снова, на этот раз похоронив меня под собой.

Глава 5

Эрвинг

Я очень редко болел. Так было всегда. Когда детей всех друзей моих родителей закутывали в меха и едва позволяли высунуть нос на улицу в зимнее время, я частенько сбегал из дома, катался с детьми слуг с ледяной горки, строил замки из снега и даже не думал болеть. Наверное, поэтому сейчас готов был взвыть от бессилия. Тело ломило так, что едва можно было найти положение, при котором ничего не болело. Я крутился с боку на бок, понимая – еще день или два, и терпение лопнет, поползу прочь, лишь бы не валяться беспомощным кулем. Ненавижу бездействие!

– Тише, мальчик.

Стоило слишком активно пошевелиться, как Лайза появлялась рядом. Касалась лба большой теплой рукой, укутывала в одеяла, пахнущие пылью. Распоряжение Амелинды. Сама лери Эйш заглядывала ненадолго. Всегда деловито спрашивала, выпил ли вовремя отвар, призывала магию – и, убедившись, что мне стало еще немного легче, уходила. От нее пахло травами. Или ими пропиталась сама эта комнатушка, ставшая мне ненадолго пристанищем?

Если со мной не сидела Лайза, сменившая гнев на милость, рядом тут же оказывалась Анита. Она гладила мою руку и молча плакала. Когда я в первый раз увидел ее слезы, даже испугался.

– Ты что, Нита? – Потянулся вытереть слезинки, но она отшатнулась, будто собирался ударить, а затем снова придвинулась ближе, сжала мою ладонь и поднесла к губам. Затем опустила себе на колени и гладила, пока я не забрал руку.

– Это она так выражает признательность, – пояснила Лайза. – Ты не обидел ее, хотя мог бы. Думаешь, ее мало обижали? Какой-то негодяй вырезал девчонке язык, чтобы не болтала. Еще ребенком. Так говорит лери Эйш. И теперь Анита не знает, как тебя благодарить.

– Я ничего не сделал. – Голос уже звучал почти привычно, остались лишь редкие сиплые нотки.

– Ничего? – Глаза Лайзы округлились. – Ты, верно, потерял память, мальчик?

– Я все помню. Но кем бы я был, если бы…

И замолчал. Не с ней ведь обсуждать. Грань между зверем и человеком слишком тонка. Я мог бы шагнуть за эту грань – и перестать быть собой. Стать рабом, которого все здесь во мне видят. Но это был бы конец. Конец всему, потому что дальше – пропасть.

– Многие согласились бы, – вздохнула Лайза. – И нашлись бы те, кто поблагодарил лера Айка за доброту.

– Доброту?

Я не понимал. Одно дело – война. Там кровопролитие оправданно, и страдания окружают на каждом шагу. За всеми не уследишь, как я не уследил за Илмарой и теми солдатами. Не говорю, что это хорошо, но там ведь была война. А где война, там пытки, насилие, смерть. Все ради победы. Но здесь-то мир. Дыхание войны не касалось этих мест. Тогда почему? Зачем причинять боль девчонке, которая не сможет за себя постоять? И Айк после этого чувствует себя мужчиной?

– Ты слишком много думаешь, мальчик, – заметила Лайза. – Прекращай, иногда это вредно. И прими поведение Аниты, как данность. У нее никого нет. Она привязалась к тебе, как… к брату, наверное, вот и бродит хвостиком. Чувствует силу, защиту. Не предавай ее.

Я и не собирался предавать. И не жалел, что все вышло так, как вышло. Анита помогла мне, когда все отвернулись. Да, для меня она была еще ребенком, но понимала больше, чем многие взрослые, и не смотрела на меня, как на коровью лепешку на дороге. Я ценил. Теперь ценил, как никогда.

– А знаешь, я представляла тебя другим, – разоткровенничалась Лайза. На сегодня ее работа была окончена, и она дежурила у моей постели, хоть в этом и давно отпала необходимость.