Мой Петербург - [52]
Первая мировая война, революция и затем гражданская война внесли в жизнь Петербурга необратимые изменения. Прежде всего он перестал быть столицей Российской империи. И всё дальнейшее его существование складывалось совсем под другим знаком. Идея имперской государственности была утрачена. Но на удивление, неся огромные потери под натиском голода, страха, гибели всего и вся, устояли мысль и культура нашего города. Край теперь проходил между тем, что было отмечено Петербургом, на чём лежала его тайная печать, и тем, что совершенно прошло мимо. Граница ощущалась явственно, но всеми замалчивалась.
Ещё более страшная граница между прошлым и будущим, между жизнью и смертью, прошла во время блокады по линии обороны города.
А после войны город обступили новые жилые кварталы. Отношение к ним у горожан неоднозначное. Часто можно сегодня услышать: «Я живу на краю города, дальше уже новостройки». Значит, новостройки — это нечто инородное, не имеющее ничего общего с Петербургом? Бездушные, чёрствые, однообразные… Но этими же эпитетами в XIX веке современники награждали едва ли не центральные улицы северной столицы. Только в нынешних новых кварталах категория безликости доведена до предела.
Во все времена обживать новые территории было непросто. Душа не смиряется, не принимает чуждое пространство, не оставляя даже надежды на будущую встречу:
С. Князев
В действительности всё куда сложнее. На теле города не только запечатлены все его границы, как годовые кольца на срезе дерева, но многое осталось в начальном состоянии, точно и не было трёх столетий. Если случай приведет вас на Турухтанные острова, вас поразит неизменность конца Петербурга — всё тот же пустующий берег, поросший ивняком.
Когда-то за Московским проспектом дымилась городская свалка, называемая Горячим полем. И многие нынешние границы города отмечены скопищем мусора, ломаного металла, битого стекла…
Возможно ли представить берега Невы без гранитных набережных и спусков? Теперь жители приневских районов делают открытия:
Т. Лапшина
Граница города всё так же неравномерна. Где-то она прослеживается чётко, где-то размыта, неуловима. Но всегда ощущаются её вехи, знаки, как невидимые ворота в другое пространство.
Дорога на Дудергоф
Где начинается дорога на Дудергоф? Нет ничего проще. Но только не где, а когда. Она начнётся в то же мгновение, едва скользнет в памяти это полузабытое, полустёртое название — «Дудергоф». Скользнёт и задержится. И станешь думать, вспоминать. «Что-то из петровского периода, вероятно», — подумаешь невольно, ибо даже наше поверхностное знание своей истории иногда совершает причудливые повороты и остановки во времени.
А что в действительности стоит за этим названием? Ведь его можно стереть с карты, переделать вывеску на вокзале. Но ещё есть течение жизни, её приливы и отливы; есть ветка Балтийской железной дороги, проложенная почти полтора века тому назад. И некое дыхание местности, складывающееся из шелеста листвы, близости Финского залива, от налетающего ветра, от запаха земли и воды.
Может быть, это особенное дыхание почти не изменилось с тех давних времен, когда вся местность на южном берегу Финского залива от речки Лиговки до Каравалдайского озера была заселена новгородцами Вотской пятины, и в земском управлении новгородского государства составляла Дудоровский погост Новгородского уезда?
А потом по Столбовскому трактату 1617 года на всех картах этой местности стало написано: «Ингерманландия». И было дозволено русским дворянам, боярским детям, монахам и посадским людям в течение двух недель переселяться в Россию. Но их много осталось тогда в этих местах. И как часто история повторяет сама себя…
Если рассмотреть планы 1667 года владений Иоганна Скитте, которому принадлежала вся прибрежная часть Дудоровского погоста, можно увидеть, что от устья Лиговки до нынешнего Ораниенбаума насчитывалось тогда уже до двадцати населённых мест. Берега Финского залива были угрюмы. Вдоль берега, в нескольких саженях от моря тянулась дорога, едва проложенная одноколками местных жителей. Других, более удобных сообщений, не было, и однообразие суровой природы лишь изредка нарушалось видом немногих избушек, крытых соломой. В таком состоянии находилась эта местность ко времени, когда в 1706 году в нескольких письмах Петра I появилось новое название селения Дудорово — «Дудергоф». С тех пор всё стало стремительно меняться.
И через сто восемьдесят лет начальник станции в Красном Селе
