Мой папа - плейбой - [11]

— Где ты здесь видишь мальчика, здоровяк? — манерничал транс, потряхивая перед Связерским своим впечатляющим бюстом.

— И правда. Это я не подумал. Не хочу тебя обидеть, крошка, но ты бы лучше поискала, кого-нибудь, кого заинтересуют твои причендалы.

Не задерживаясь больше ни на секунду, Богдан подошел к Питу:

— Ты в курсе, что мы забрели в самый голубой клуб города? — прокричал он.

Пит оторопело оглянулся. На секунду его глаза расширились, а после он согнулся в поясе и, колотя себя по ляжкам руками, заржал:

— Извини, бро… Я не вникал в детали.

— Я сваливаю, Пит. А вы берегите задницы…

— Эй, чувак, веселье только начинается!

— Я — пас.

— Гомофоб!

Богдан продемонстрировал приятелю вытянутый палец и, развернув бейсболку козырьком вперед, пошел к выходу. Гомофобом он не был. Его просто достала вся эта кутерьма. А мужская широкая ладонь, сжавшая его яйца — не прибавила настроения. Он поймал такси и, назвав водителю адрес арендованной виллы, уставился в окно.

От слетевшего с катушек фаната его спасло неожиданное возвращение друга. Тот забыл у него ключи от тачки, а когда вернулся — вовремя просек, что к чему, и обезвредил преступника, вырубив того клюшкой для гольфа. Потом была полиция, суд и приговор. Жизни Богдана больше ничего уже не угрожало. Но… все изменилось. Да.

Он все чаще возвращался мыслями в то далекое лето, перед драфтом. Столько лет прошло, а кажется, что это было вчера. Его самое счастливое лето…

Ритка… Она была в его жизни, кажется, всегда. Единственная, кто нормально к нему относился еще до того, как он стал подающим надежды спортсменом. Это потом уже с Богданом стало модно дружить, а в самом начале… свое лидерство ему приходилось отстаивать кулаками. Для Измайловой же он всегда был самым лучшим. Маленькая, пухленькая, преданная, как щенок. Она ходила за ним по пятам, готовая пуститься с ним в любую авантюру…

Шли годы, они взрослели и неминуемо друг от друга отдалялись. Богдана захватил спорт. Тренировки, разъезды, соревнования… Другие девчонки, как пчелы вьющиеся вокруг популярных парней. Доступные девчонки, без заморочек. В них так легко было потеряться! Не думать о собственной ненужности, о пьянках и драках родителей, о катящейся по наклонной сестре… Он нашел лучший способ забыться — секс. Неплохой вариант. Уж точно лучше, чем самому опуститься, или забраться в петлю.

Богдан дал себе клятву, что вырвется из этого порочного круга: что никогда не повторит судьбу родителей; не оправдает надежды дерьмопедагогов и психологов, культивирующих его комплексы и заочно записавших в неудачники; что он зубами выгрызет себе другую жизнь, и… просто сделал это.

К моменту окончания школы Богдан зарабатывал уже, наверное, больше, чем все его учителя, вместе взятые, а уж о его перспективах кто только не говорил! Он-то и на выпускной пошел лишь только затем, чтобы показать этим уродам — вот он я — Богдан Связерский. Будущая звезда НХЛ.

Нажравшийся в говно папаша, правда, чуть было все не испортил, но к тому моменту Богдан уже научился давать ему сдачи. А чего он не умел — так это закрывать душу от нападок родителей. После каждого такого скандала или драки ему требовалось несколько дней, чтобы прийти в себя. Тогда он верил, что где-то внутри их заспиртованных тел еще теплится любовь к сыну… Но в день его восемнадцатилетия и этой надежды не стало.

Богдан всего лишь принес им продукты и торт. Мог бы не беспокоиться. Он давным-давно жил один. Но… не беспокоиться не получалось. С огромным пакетом наперевес он открыл обшарпанную дверь и вошел в квартиру. Сестра спала на продавленном старом диване. Откуда он только взялся — и полугода еще не прошло с тех пор, как он купил родителям новую мебель.

— Явился… — прокомментировал приход сына уже с утра вмазанный отец.

— Я продуктов принес. И торт.

Надеяться на то, что родители вспомнят о его дне рождения, было бессмысленно. Да они и не вспомнили.

— А бутылку? Бутылку где дел? Вот здесь стояла…

— Не брал я ничего.

— Эта, что ли, сучка выжрала?

Отец пнул сестру ногой.

— Эй. Хватит… — вступился Богдан.

— А ты заткнись, щенок! Тебя не спрашивали…

Ну, и началось… Впрочем, отец был не в том состоянии, чтобы причинить Богдану реальный вред. Хотя ребрам все же досталось. Он мог ничего не рассказывать Ритке. Сказать, что на тренировке приложился, да что угодно соврать. Вот только надоело ему притворяться. И надоело таскать это в себе… Хотелось выговориться, продезинфицировать душу. Она все о нем знала, и почему-то перед ней ему никогда не было стыдно. В общем, в подробности он не вдавался, чтобы не испортить вечер, да она и так все поняла… В любви призналась, дурочка, а он пропал. Накинулся на ее губы. В темноте, окутавшей недострой, Богдан ни черта не видел. Но он отлично помнил, как Ритка смотрелась… Ладненько так. Вкусно. Он вообще другой типаж предпочитал, но в тот момент выбирать ему не приходилось, да и не хотел он другого. Совсем не хотел! В это место на крыше, облюбованное им еще ребенком, он мог привести только Риту. Потому что только она бы его поняла… И только она его любила. Просто так. Не за то, кем он стал.