Мой отчим - советский пенсионер - [7]

"Девчата", как услышали мою жалобы на заведующую, Владлену Карповну, которая меня распекала "по-отечески", прыснули со смеху: "значит, все как надо! Она ж не собирается вопрос на профком выносить? Состава преступления нет! " И я их послушала, ничего менять не стала в своём облике. С красной помадой чувствуешь себя увереннее, что ли… Это как маска от неуверенности…

Жизнь тем временем шла себе "помаленьку", как дед (он же "дядя") Вова говаривал. Дядь Семён все бегал по улицам Сальска, приставал ко всем старушкам, упоенно лузгавшим семечки, с одним вопросом, — не продаёт ли кто дом хороший?

За пару недель я научилась "носить" своё "новое" лицо, топать на шпильках и строить томные взгляды посетителям. "Девчата" внушали: "ты представь, что перед тобой — манекен: смотри на него тридцать секунд, взор не отводи, можешь считать про себя, — он первым взгляд потупит…" Вот я и тренируюсь "на манекенах" живых, на некоторых действует. Правда, один посетитель спросил, не плохо ли мне, — оказался врачом местной больницы. Но он один такой попался…

Ближе к концу сентября, — рабочий день уже к исходу близился, — в помещение почты влетел молодой человек светлом пиджаке и жутких брючках, — "прекрасно одетый стиляга", и попросил конверт маркированный. Я ему конверт подала и уставилась на него как кукла "моргучая". Смотрю, и вижу: он меня не узнаёт, и я его не сразу узнала: это был Грант, тот парень-армянин, что меня танцевать пригласил в ресторане, где мы отмечали приезд дяди Семёна. Сдержанности во мне никакой женской, я ему и брякнула искренне:

— Грант, до чего же я рада Вас видеть! Как поживаете?

Парень обомлел. Похоже, пытался меня "опознать", да никак не мог. Лоб наморщил старательно… Пришлось напомнить. Тут он рассмеялся:

— До чего же я рад! Как Вы тогда прекрасно танцевали… И до чего же Вы изменились! Похорошели… Просто Вас не узнать! Красавицей стали настоящей…

Тут я уже по-настоящему зарделась: еще бы, такой красавец — и такие комплименты сыплет "Зойке-мышке"… А он меня начал обо всём расспрашивать: как да что, и как здоровье моей маменьки, и бабушки (когда это он успел узнать, что у меня бабушка есть?), и дедушки… А дедушки мои оба — давно померли! Тут-то я и поняла, что Грант ведёт себя в рамках вежливости, и немного вышла из ступора. Рассказала я Гранту про то, что моя мать замуж вышла, а я сейчас живу у бабушки, что отчим мой пытается дом собственный купить, но никак "вариант" нормальный не подберёт, и я теперь редко хожу домой, чтобы "молодым" не мешать… Зачем я ему про все это рассказала, — не знаю, наверно, от отсутствия опыта общения с молодыми людьми. В техникуме в нашей группе ни одного "мальчика" не было. Были, правда, на другом потоке киномеханики, но мне с ними пересекаться не приходилось… А в танцевальном кружке мы, девчонки, все больше друг с дружкой танцевали…

Грант почему-то моим словам невероятно обрадовался, даже про конверт позабыл, — пришлось напомнить, чтобы он его с прилавка-то убрал. Спрятал он конверт в карман, решил объяснить причину своей радости:

— Дорогая Зоя! Простите мою фамильярность… Дело в том, что моя семья как раз ищет покупателя на дом и никак не может найти: дом — большой, стоит недёшево, но зато кирпичный, и вода есть, и отделан чудесно, замечательный дом! Вы не представляете, как я счастлив видеть Вас после столь долгой разлуки, и еще слышать от Вас столь приятную новость. Воистину, тогда, в ресторане, наша встреча явилась подарком судьбы! А не знаете ли Вы, какой именно дом подыскивает Ваш новый батюшка? Какой суммой он располагает с целью покупки?

Речь Гранта была столь витиевата, что я поневоле вспомнила свою сокурсницу Цовик, — та не менее Гранта обожала прибегать к подобным словесным выкрутасам, любила льстить преподавателям, а те любили Цовик, и завышали ей оценки за "очаровательное" поведение. Но, если манеры Цовик, ее вкрадчивая хитрость меня раздражали, то против обаяния Гранта я не смогла устоять. После того, как мой армянский друг услышал, что отчим "за ценой не постоит", он чуть не подпрыгнул от радости. И немедленно пригласил меня к себе "на кофе", — дом посмотреть, чтобы было о чем дома рассказать матери и отчиму. Я было воспротивилась, — неприлично! — но Полька из другого конца зала принялась убедительно жестикулировать, мол, надо идти! И я пошла…

По пути в тот переулок, где стоял дом родителей Гранта, мы оживленно беседовали. Грант мне рассказал, что после службы в армии, — служил он якобы в ГДР, в маленьком городке, в русской воинской части, при штабе, писарем, — благодаря исключительно красивому, "каллиграфическому" почерку и высокой грамотности. Потом поступил учиться в торговый институт, но после третьего курса перевёлся на заочное отделение "ввиду некоторых обстоятельств", и жил у родственников в городке Неркин Ахта, что на берегу реки Раздан, в 50 км от Еревана, — ходят слухи, что тот городок хотят переименовать, в честь названия реки, в одноименный Раздан… Якобы он хотел быть музыкантом, а не "подлым торгашом", но семья настояла, так у них заведено. Сейчас ему двадцать четыре, не женат, и пока и невесты нет: армянок в округе не так мало, но ему бы хотелось по любви жениться, не обязательно "на своей", лишь бы по любви, но для женитьбы в любом случае нужно обрести материальную независимость. Тут я Гранта словно бы увидела с другой стороны: он имел серьёзные взгляды на жизнь, не то, что некоторые русские, которые женятся, а потом убегают из семей, вот как муж Полины, например… Прежде я в армянских домах никогда не бывала, поэтому у спросила у своего спутника: