Мой милый Фантомас (сборник) - [8]

— И плиссировка мелкая… Моей сестре в Белоярке дядька сапожки чешские достал — бли-ин, закачаешься!

— Ну-ка посмотри, у меня шов не сбился?

— Чего приперлась — так опарфенилась!..

Танцевать в обществе подружек считалось заурядным делом. Машу, понятно, парни всегда бойко приглашали, однако девица была далеко небезотказна. Собственно, ее согласие считалось знаком — поощренному изобильно и услужливо протягивались сигаретки. Нынче ритуал имел ущербность — посягателей не наблюдалось. Притом, что площадка была населена густо: во-первых, как раз состоялся традиционный заезд студентов и с десяток разнополых, окучиваемых взглядами от угрюмых до любопытствующих, теснились в отдельной зоне, во-вторых, присутствовали парни из соседней деревни Некрасово. Эти были малочисленны, однако при Ваньке Докучаеве, чрезвычайно нахальном здоровяке, что владел обыкновением задираться и служил детонатором небезобидных стычек… И теперь, кличку Ваня носил — Бык.

Местные парни сосредоточились и разряжались обычными залпами веселья, показной суеты, матерками, но невроз чувствовался — взгляды имели место, и их значение не просматривалось. Словом, Иван и создал претензию к замечательной Марии. В очередной музыкальной партии он вразвалку подошел к троице и, ощерившись углом рта, собственно, и взгляд держа посторонний и вялый, процедил:

— Изладим? Ты, Маш, как?

Нельзя сказать, что гражданка иностранцам прежде отказывала, однако демарши с некрасовскими были явно провокационного свойства, ибо все понимали: единственным достойным претендентом был Юрка Зазулин, кучерявый, плечистый комбайнер, год как пришедший из армии и заочный студент. Он чаще других имел право на проводины и прочие мелкие поощрения, и, пусть без явных признаков взаимности, составлял наибольшее соответствие.

Нынче все выглядело иначе. Тем более что в отличие от предыдущих случаев Бык и после танца нагло терся подле красавицы. Словом, ситуация назревала. И сложилась… Случилось за пределами площадки — детальный раскрой анналы утаивают — впрочем, суть состоит в том, что в ответ на оскорбительные действия местных основная война некрасовскими была обещана назавтра. Дескать, ждите, родные, в полной нашей амуниции.

* * *

Баталия учинилась добротная. Арена для бучи как водится располагалась в центре деревни, на площади перед церковью. Ну да, существовала в селе Измоденово справная когда-то матушка, нынче хоть хорошо облупленная, но вполне крепкая (функционировало сооружение как элеватор). Арьергард некрасовских прибывал на телегах, мотоциклах и велосипедах (тянулась следом кучка малых в качестве зрителей) — разведывательное местное пацанье предупредительно принеслось со счастливой жутью. «По местам», — сурово распорядился Зазулин.

Ватага недругов, шумно выехав на оперативный простор, с рвением соскакивала с повозок. Подсобное вооружение составляли главным образом ремни — так принято, воевать исключительно кулаком считалось честью (кастеты и колющее были запрещены строжайше). Впрочем, до древесины дело доходило частенько. Бык, аккуратно спрыгнув с телеги, картинно расправил плечи, широко расставляя ноги, вышел вперед — два шага сзади держались братья Ваулины, конопатые, похожие как два блина — на лице торчала умильно-издевательская улыбочка.

— Ну что, фраера, порассуждаем на идейно-политическую тему! — гнусаво пропел он. — Это ты что ли, Зазуля, сильно борзый-на? Так подойди на вытянутую. Или я сам приближусь — не гордый.

Юрка, он же Пересвет, Ослябя и прочее качество, стоявший впереди остальных, на манер боксеров бочком подскочил к товарищу. Пружинисто мелко подпрыгивал, поводя плечами и покачивая на уровне плеч упругие кулаки. Бычара маневра не понял, звезданул прыткому с крупного размаху в ухо — тот слетел с позы. Однако резво вскочил, чуть ошарашено покрутил головой и, дерзко выругавшись, ринулся на анти. Слились в экстазе. Дружины, восторженно блажа, сомкнулись следом. Вот оно — процесс, сарынь на кичку, раззудись рука, «мы ломим, гнутся шведы». Поэзия битвы, отчетливая рифма кулака.

Солнце хмуро пялилось сквозь изодранные, тяжелые облака, шумливый хоровод воронья угрюмо сосредоточился над происшествием. Как вы понимаете, воскресить ажиотаж дословно невозможно, согласуясь с цензурными соображениями. Отсюда воспроизведем только допустимое. Лобное крыльцо, тщательно обсыпанное семечковой шелухой, гудело женскими голосами:

— А впялят нашим — прошлый раз Тольке Тащилину ребро сломали.

— Не суди, наших боле будет.

— Да Ванька Докучаев, холера. Кулак-от пудовай.

— А!? Вот и Быка улестили! Юро по роже резонно смазал.

— Хо-хо-хо! Б а сок парень…

— Сано Старицын косит — ядрено.

— Так он боксом умеет.

— Некрасовской-от, лысой — буди из Веригиных.

— Но-ок, Феоктисты Паловны внук.

Валюха Ратникова не без пламени замечала:

— А ладные у них есть. Ленька Мухин.

— Фикса нисколечко не золотая. Берилевка, — орошала Нинка.

Мария, заметим, гордо молчала. Ясно, кто причина Бородина…

Воинственно пригнал на бричке Ершов. Он вообще имел привычку носится по деревне стоя, с отчаянным грохотом, крутя над головой вожжи и лихо свистя. Без Сени, конечно, было не то (на пару в боях они показывали высокие результаты), однако ажиотажу внес, сходу втесавшись в груду. Наголо стриженый парень из противного стана, например, пряжкой отчетливо угодил Егору по ребрам. Тот выгнулся, сморщился, бросился к ближайшему пряслу, выломив дреколие и прокричав: «Ах ты залупа конский!!» — отменно погонял супостата.