Мой маленький муж - [28]

Та лишь грозно зарычала и выгнула спину, глаза сверкнули, как два раскаленных уголька. Он видел себя, жалкого вояку, в ее сузившихся зрачках. Кошка фыркнула, отпрянула, протяжно мяукнула и, подняв лапу, выпустила когти.

Это конец, понял Леон.

Но лапа, зависнув на мгновение в воздухе, опустилась на пол. Из горла кошки вырвалось хриплое урчание. До Леона не сразу дошло — Финтифлюшка мурлыкала, агрессивных намерений у нее не было и в помине. Она как будто даже сочувствовала печальной участи своего бывшего хозяина, которого жизнь заставила посягнуть на ее ужин.

И тут произошло нечто невероятное: кошка пружинисто вспрыгнула на стол, подцепила лапой персик из вазы, подтолкнула его к краю и сбросила вниз. Персик был спелый, с подпорченным бочком, шлепнувшись на пол, он взорвался мягкой бомбой, во все стороны полетели брызги. Тут уж Леон не растерялся: набросился на персик, влез в него до самой косточки, точно шахтер, прорубающий штольню, погрузился с головой в сладкую, истекающую соком мякоть. «Спасибо, — сказал он смотревшей на него кошке и, не успев обсохнуть, весь липкий, спросил: — Ну-с, а где я буду спать?» Финтифлюшка тихонько мяукнула, словно все понимая, и отвела его в ванную, где стояла ее корзинка. Он залез внутрь, спрятался под облепленным кошачьей шерстью тряпьем и задремал, сытый, уверенный, что Провидение на его стороне и убережет его в будущем от всех невзгод. Уже засыпая, он устыдился, сообразив, что кошка никогда на него не покушалась, даже не пыталась воспользоваться своим превосходством. И решил, как только проснется, попросить прошения за то, что плохо думал о ней.

15 Друзья познаются в беде

Неделю Леон делил постель с Финтифлюшкой, а днем прятался под ванной. Одна кафельная плитка у самого пола треснула, и в образовавшуюся лазейку он как раз мог протиснуться. Там было множество вентилей, переплетенных труб, и шум воды порой оглушал его. Каждый вечер, когда все в доме засыпали, кошка сбрасывала со стола то яблоко, то кусок сахара, то несколько маленьких помидорчиков, иногда даже орехи — они разбивались о плиточный пол, и Леон отыскивал ядрышки среди осколков скорлупы. Всю эту снедь он прятал под ванной, съедал сначала то, что могло испортиться, и яростно защищал свою провизию от посягавших на нее насекомых, которых в этом жарком июне расплодилось видимо-невидимо. Иногда Финтифлюшка ухитрялась стащить ломтик хлеба, кусочек мяса; из стоявших на плите кастрюлек она выковыривала остатки рагу, тушеных овощей, оссобуко, и Леон ел их чуть теплыми или совсем остывшими. Кухарка быстро обнаружила это мелкое воровство по пятнам соуса на полу и стала прятать все в холодильник, а кошке досталось колотушек.

Финтифлюшка плохо представляла себе человеческий пищевой рацион, но, как бы то ни было, ее преданность спасла Леону жизнь. Она даже позволяла ему, напившись сама, лакать молоко из своего блюдца. Эта щедрость тронула Кроху до слез; к тому же ему впору было поучиться у кошки истинной мудрости. Своим спокойствием она словно говорила ему: «Не жалуйся, держись, наберись терпения». Финтифлюшка и Леон стали неразлучны: Мельчайший чесал кошке живот кукольным гребешком, стоя между ушами, массировал голову, отчего она выгибалась и урчала, как лодочный мотор. Правитель карманного королевства был теперь не один — усатая великанша стала его верной спутницей. Как только все в доме засыпали, Финтифлюшка ложилась на пол, чтобы Леон мог вскарабкаться ей на загривок. Он крепко держался за шелковистую шерстку и, точно индийский раджа на слоне, разъезжал по всей квартире. Кошка трусила бодрой рысцой, и Леон обожал эти верховые прогулки в полутьме.

Надо было думать о более надежном убежище. Леон понимал, что в кошачьей корзине его рано или поздно обнаружит Жозиана или кто-нибудь из детей и тогда ему конец. Он пораскинул мозгами.

Где же самое укромное место в современной квартире? Какой тайник лучше подпола, чулана, чердака?

Где прятаться безопаснее, чем в бункере, под надежным прикрытием человеческого равнодушия?

Что это такое, у всех на виду и в то же время никому не видимое?

Что за совершенно бесполезное место, которое никого не интересует и служит лишь декорацией?

Долго размышлять не пришлось: разумеется, это библиотека!

А какие книги в библиотеке никто никогда не открывает, хотя все их якобы читали? Бестселлеры, путеводители, кулинарные книги, энциклопедии? Нет, конечно же классику! А каких классиков постоянно упоминают в разговорах, никогда в них не заглядывая? Тут у Леона был богатый выбор: к счастью, Соланж расставила на нижних полках книжного шкафа, стоявшего в ее кабинете, все свои книги, оставшиеся со школьных и университетских времен. Это были прекрасные издания — библиотека девочки из хорошей семьи, которой дарили все самое лучшее. Пруст, Толстой, Золя, Гюго, Джойс соседствовали с Бальзаком, Флобером, Достоевским, Библией, Сартром, Гегелем, Кантом в дорогих переплетах.

Леон долго выбирал между всеми этими гигантами мысли и в конце концов остановился на последнем — из простых соображений толщины тома и качества бумаги. Переплеты книг обтрепались, многие буквы стерлись, не потому, что их часто перечитывали, а от времени, от холода, тепла, сырости — такова судьба ненужных вещей, но Леону это только облегчило задачу. И вот под покровом ночи, вооружившись куском бритвенного лезвия, он построил себе домик в «Критике чистого разума» — вырезал несколько глав между «Аналитикой понятий» и «Аналитикой основоположений», всего около сотни страниц, и свил в образовавшейся полости уютное гнездышко. Работа была изнурительная, наш герой чувствовал себя зодчим и грызуном одновременно, и приходилось ему не легче, чем узнику, роющему подкоп для побега. По ходу дела он натыкался на фразы такой немыслимой глубины, что голова шла кругом, а иной раз на утверждения, с которыми не мог согласиться. Ему попадались места, помеченные желтым маркером, и комментарии, нацарапанные на полях почерком Соланж. Видно, она была хорошей ученицей.