Мой лучший враг - [3]

Яма была засыпана землей и обломками бетона. Сверху ее закрывала железная решетка. Толстые прутья решетки врезались в землю.

Яму я обнаружила случайно. Когда я бежала сквозь промзону, ботинок зацепился за решетку и я полетела вперед, больно ударившись носом о землю.

Я вернулась назад и посмотрела, обо что же я споткнулась. Села на корточки. Потрогала железные прутья. В голове вертелись странные мысли.

Из кустов вынырнул Ромка – еще одна Их жертва. Где-то в глубине леса должны прятаться Серега и Антон. Вместе мы составляем чудесную команду. Все жертвы Стаса и его чудовищной компании объединились в клуб. Клуб ущербных и убогих.

И все вместе мы бежали от Них. За время, проведенное вместе, у нас образовалась довольно слаженная команда. Мы научились многим вещам. Как правильно убегать. Как стать невидимкой. Как слиться со стеной. Как отключить мозг, пока тебе причиняют боль. Последний пункт – самый сложный. Каждый справляется с этим по-своему. Отключаться от боли меня научил Серега. Когда Стас выбил ему передний зуб и спалил кожу на боку, он сказал, что ему было не больно. Потому что он отключил свою голову.

– Как? – спросила я его. Когда Стас причинял мне боль, я не могла думать ни о чем, кроме боли.

Слова режут острее ножа. Эту поговорку придумали ванильные людишки, которые никогда по-настоящему не сталкивались с болью. Которые знают, что такое разбитое сердце, но даже не подозревают о том, что такое разбитый нос.

А ведь разбитый нос куда хуже.

Нет ничего хуже физической боли. Никакие моральные страдания не сравнятся с физическими.

Физическая боль насквозь пронзает твое тело, ослепляя и оглушая тебя. С твоим телом происходят изменения. Температура может подскочить до сорока градусов и тут же упасть до тридцати четырех. По всему телу выступает пот. Ты кричишь, но не слышишь себя, потому что оглох. И потому что от боли ты вдруг разучился говорить. Когда тебе жгут кожу, ты извиваешься, как червяк. Железная рука стискивает твои легкие. Ты не можешь дышать. Все твои чувства вдруг оборвались. Ты ощущаешь только жгучую боль. И слышишь смех. Их смех. Они питаются твоей болью. Высасывают ее из тебя.

– Нужно считать, – ответил Серега. – Про себя. Числа. Раз-два-три… Обычно все заканчивается, когда я дохожу до восьмидесяти. Но один раз я дошел до двухсот пятидесяти… Если тебе не подходит счет, то можно просто думать о приятном.

– О приятном? – переспросила я его.

– Да. О приятном. Я обычно думаю о белках. Белки – они вроде приятные.

Я хихикнула. Сереге все время удавалось выжать из меня улыбку или смех, даже в тех случаях, когда это невозможно. Например, в тот раз, когда он рассказывал мне о белках, мне было совершенно не до смеха. За день до этого Стас пытался утопить меня под струей обжигающе горячей воды, и ожоги на лице неприятно пульсировали. Мне нужно было настроить свой мозг так, чтобы не думать о боли, и я обратилась за помощью к Сереге.

Они «любят» Серегу больше всех. Может быть, потому что он самый младший из нас. Ему только тринадцать. А может быть им не нравится его улыбка до ушей. Теперь его улыбка особенно красива – не хватает переднего зуба. После того, как Стас ткнул его лицом в бетонную плиту, Серега выплюнул кровавый сгусток вместе с зубом. А потом улыбался нам дырявой кровавой улыбкой. Он ничуть не огорчился, а, наоборот, был очень рад дырке. Он научился круто плеваться и мастерски свистеть в нее.

Я сидела на корточках и изучала решетку. Рома тоже опустился на корточки.

Наши глаза встретились.

– Ты думаешь о том же, о чем и я? – тихо спросила я.

Его глаза округлились от ужаса. Я поняла, что мы думали об одном и том же.

Но Рома резко вскочил на ноги.

– Нет. Я не о чем не думаю. Побежали отсюда, они могут появиться в любую секунду…

И мы побежали. Я свернула вправо, Рома влево. Мы всегда разбегались в разные стороны. Так нас было труднее поймать.

Много раз после этого я возвращалась к мыслям о Яме. Именно так. С большой буквы. Яма стала для нас чем-то нарицательным.

Как-то мы пришли к Яме снова. Она притягивала нас, как магнитом. Мы с Ромой сидели у ее края. Смотрели на железные решетки. На строительный мусор, заполнявший Яму до краев.

– Она могла бы стать идеальной ловушкой, – тихо сказала я.

Рома не ответил.

– Мы могли бы обрести свободу. Мы могли бы научиться дышать полной грудью. Нам прекратили бы сниться кошмары. Губы и веки перестали бы подергиваться. Руки – дрожать. Мы стали бы обычными людьми.

Рома лишь качал головой. И усмехнулся.

– Красиво говоришь…Напиши стих.

Но я видела, что яма притягивает его точно так же, как и меня.

Но… Эти слова оставались простыми словами. А Яма оставалась обычной ямой. И мы стали жить своей обычной жизнью. Жизнь короткими перебежками. Жизнь на войне.

И сейчас чужой голос в голове напоминает мне о яме. Он говорит, что у нас есть выход. Что мы можем стать свободными.

Я смотрю, как из флакона в трубку попадают последние миллилитры жидкости. Поворачиваю колесико.

Медсестра резким движением вытаскивает из меня иголку.

– Тебе нужно поспать, – говорит она.

– Когда мне снимут повязку? – спрашиваю я. Мне не терпится узнать, как теперь выглядит мое лицо.