Мой лейтенант - [6]

— Уточните, — сказал сухо Клюев.

Прищурив глаза, он посмотрел долгим взглядом на опушку леса, где ожидала приказа мотострелковая колонна, и тут же увидел лицо Ликеева, с откровенной заинтересованностью наблюдавшего за командиром полка. Перехватив взгляд поверяющего, Клюев повернулся к Костину и сказал спокойно и твердо:

— Передайте приказ командиру первого батальона: выходить к высоте силами мотострелковой роты в районе лощины! — Он прочертил стрелу на карте и посмотрел в упор на Костина. — Рота, выйдя на заданный рубеж, займет оборону…

Последние слова полковника Клюева долетели до ушей не только ближайших его помощников, но и офицеров штаба полка, которые стояли поодаль, около второй машины. Их лица сразу посерьезнели. Особенно заволновался майор Журин, заместитель Клюева по тылу. Он даже сделал шаг вперед по направлению к командиру полка, желая немедленно выяснить что-то для себя, потом вдруг остановился, приподнял фуражку, взъерошил густые жесткие волосы, снова надел фуражку и тяжело вздохнул. У майора Журина были веские причины, чтобы волноваться: накануне ему удалось приобрести в ближайшем колхозе свежие огурцы и помидоры для солдатской кухни. Когда полк вышел по тревоге в поле, Журин приказал вывезти следом и витамины. Перед его глазами уже рисовалась картина: радостные, довольные мотострелки и приятное удивление на лице представителя округа, увидавшего в обеденном рационе у солдат такую славную закуску.

Да, но когда? Где может состояться такой обед? Этот вопрос больше всего волновал сейчас Журина.

ГЛАВА ВТОРАЯ

На станцию Тимчаки поезд прибывал поздней ночью.

Молоденькая, очень подвижная и очень охочая до веселой беседы проводница обещала лейтенанту Колотову разбудить его перед Тимчаками. Однако, забравшись на верхнюю полку в своем купе, Сергей Колотов быстро понял, что не уснет. Он лежал на спине, устремив глаза на синюю лампочку, тускло горевшую над дверью, прислушивался к монотонному стуку колес на стыках рельсов, к голосам людей на станциях и вздыхал и ворочался, чувствуя под собой мягкое покачивание полки и подрагивающую рядом стенку.

А потом не выдержал и осторожно спустился на пол, стараясь не задеть ногами храпящего на нижней полке старика, нажал осторожно на ручку двери, шагнул в коридор.

Справа и слева в коридоре горели синие лампочки. Стоял полумрак, и было пусто. Пассажиры спали. Наружные двери купейного вагона были заперты на ключ, и на небольших промежуточных станциях их не открывали: сюда никого не ждали. Пассажиры, в большинстве командировочные, ехали либо в города, либо в большие узловые пункты, ничем внешне не отличавшиеся от городов. Колотов среди этой деловой публики выглядел непривычно: он ехал на станцию Тимчаки, которая в железнодорожном реестре числилась как промежуточная. Название странное: Тимчаки. «А ничего странного! Мы привыкли! — говорила краснощекая проводница, озорно сверкая глазами. — Да и не в названии дело, товарищ лейтенант!»

Колотов, однако, не спрашивал, не допытывался, в чем же заключается это самое дело, если не в названии. Не был он настроен на веселый разговор, к которому так тяготела круглолицая проводница. И не срабатывали поэтому ее заковыристые словечки, не находили в нем отклика.

Вот так и ехал он уже вторые сутки. Тимчаки так Тимчаки — он в общем тоже привык к этому названию.

Миновав прохладный коридор, Колотов прошел мимо служебного купе, напротив которого еще дышал теплом титан, открыл дверь и, чувствуя на себе токи свежего воздуха и колыхание металлического пола — поезд прибавил скорость, — вышел в дребезжащий железом тамбур.

Ночь стояла за окнами вагона, ничего нельзя было рассмотреть, однако Колотов все же прильнул лбом к стеклу, вгляделся. Потом достал сигареты, закурил. И, закурив, продолжал вглядываться в проем стекла, откуда ему иногда светил вспыхивающей точкой огонек сигареты.

Поезд набирал и сбавлял скорость, пронеслись мимо фонари незнакомой станции, мелькнули тусклые светлячки у переезда и на стрелках, а потом снова вагон окутала кромешная мгла, и казалось, ничего больше нет вокруг, кроме громыхающего в ночи поезда.

«Как все же быстро пролетело время, — подумал Колотов. — Три дня назад я был у себя в родном городе. Ходил по улицам, смотрел кино… А вот теперь еду к постоянному месту службы, про которое ничего не знаю. Ровным счетом ничего…»

После окончания военного училища Колотов находился в отпуске. На курорт не поехал — провел время у матери. Целыми днями читал книги, загорал, купался в реке. Исподволь, правда, в нем шла подготовка к новой жизни — он вдруг задумывался, замолкал в разговоре. Однако мгновения эти были недолгими. О чем думать? Да и зачем? «Будет день — будут и песни!» — отмахивался он от возникавших вопросов, убеждая себя, что самое трудное — училище, экзамены — осталось позади.

Когда полковник, вручавший ему направление в часть, сухой, морщинистый, со шрамом на щеке, вдруг посмотрел на него пристально и спросил не по-уставному: «Волнуетесь?» — Сергей Колотов сначала подумал, потом ответил: «Нет», И улыбнулся простодушно. Полковник же мгновенно стал официальным и замкнутым. Кажется, полковник был недоволен ответом лейтенанта. Но Колотов говорил правду. Он действительно в тот момент не волновался. Он не волновался и не переживал даже тогда, когда прощался с матерью. «Ничего, мама! Не грусти. Через год приеду в отпуск. Или ты ко мне приедешь?! Решено: ты приедешь ко мне! Ура, ура!..»