Мой класс - [18]

Я пристыдила их, сказала, что Лёва хороший комсомолец, лучший ученик в своём классе, но никакими хорошими словами я бы его не выручила, если бы он сам себя не выручил — и не словом, а делом.

Вскоре после того как он пришёл к нам и познакомился с ребятами, Лёва сказал мне:

— Марина Николаевна, давайте проведём анкету, всего один вопрос: «Чем бы ты хотел заняться в свободное время?»

— А зачем анкету? Может, просто спросим у ребят, что их интересует?

— Один скажет, другой промолчит — анкета, по-моему, лучше.

Я согласилась. Мы задали ребятам этот вопрос и просили ответить письменно. Ответов было множество, и если свести их воедино, все они говорили об одном: хочу знать, хочу уметь.

«Есть ли люди на других планетах?»

«Остынет ли Солнце?»

«Как появился первый человек?»

«Как починить электрический чайник?»

«Как собрать радиоприёмник?»

Левин же написал кратко и энергично: «Хочу уметь клеить резину». И хотя он не объяснил, зачем ему «уметь клеить резину», мы с Лёвой поняли: Боре нужно знать, как быть, если лопнет камера у футбольного мяча.

На сборе отряда Лёва сказал ребятам:

— Почему есть кружки рисования, пения, танцев, а кружков, где учатся работать, нет? Давайте устроим такой кружок и будем учиться работать. Надо всё уметь делать. Нехорошо, если человек становится втупик перед сломанной табуреткой или перегоревшими пробками. Я знаю одного парнишку, так у него если оторвётся пуговица, он целый день ходит следом за мамой, за сестрой, за бабушкой и упрашивает: «Пришейте, пришейте», а если им некогда, он так и остаётся без пуговицы.

— Что же, — иронически спросил Боря Левин, — может быть, ты хочешь устроить кружок кройки и шитья?

— И это было бы неплохо, — спокойно ответил Лёва, не обращая внимания на смех ребят. — Только таким кружком я руководить, к сожалению, не смогу: не умею ни кроить, ни шить. Но я могу научить вас чинить электрический прибор — и утюг и чайник. Могу показать Боре Левину, как клеить резину. И модель радиоприёмника могу сделать.

В кружок записалось семь человек, но скоро прибавилось ещё столько же.

Каждый раз, как на уроке надо было показывать диапозитивы, мы мучились: портьер не было, шторы, служившие в военное время для затемнения, истрепались, и мы занавешивали окна всякой всячиной. Это требовало много времени и было ненадёжно — в самую критическую минуту что-нибудь непременно падало, сваливалось.

Левины кружковцы начали с того, что из газетной бумаги сделали светонепроницаемые шторы и на круглых палках подвесили их над окнами; теперь в любую минуту можно было быстро и прочно «затемниться». Потом Лёва научил их клеить резину, и ребята стали сами чинить себе калоши. Потом они сделали для класса книжную полку.

У Лёвы оказались поистине золотые руки: он умел делать всё и за что бы ни брался — всё у него выходило споро, быстро, точно.

Он великолепно играл в шахматы, и ни одному из ребят ни разу не удалось его обыграть. Он умел ответить на любой вопрос. Он знал, отчего трещит костёр, отчего в еловом лесу нет ни красных, ни жёлтых, ни синих цветов, почему в лесу много поваленных ветром деревьев, а в поле одинокое дерево скорее устоит под ударами ветра.

Я видела, что ребята стараются подражать Лёве. Он отлично знал азбуку Морзе, и все они стали выстукивать: «Бес-са-раб-ка… Ва-ви-лон… Звон бу-ла-та… Щу-ро-гла-зый…»

— Понимаете, Марина Николаевна, — с воодушевлением объяснили мне ребята, — слог, в котором есть буква «а», означает точку! Все остальные слоги — тире. Забыл, как изображается буква, — вспомни слово, которое начинается с этой буквы, произнеси его по слогам — и всё в порядке!

Лёва сказал, что мы непременно пойдём отрядом в поход. Благодаря ему у нас в шкафу завелась походная аптечка. Юра Лабутин избран был санитаром, и впереди стало вырисовываться нечто заманчивое и увлекательное; поход!

«И с грузовиком тоже я…»

Готовясь к ёлке, мы инсценировали басни Крылова, придумали много шарад.

Братья Воробейко стояли в стороне от всего этого. Изредка и они оставались после уроков, но были посторонними, равнодушными зрителями, а мы — участниками; их присутствие, пожалуй, даже стесняло нас.

Однажды я прочла ребятам забавную сценку; действующими лицами были учитель и два ученика; один растерянный, — у доски, второй — подсказчик. Сценку попробовали разыграть. Трофимов исполнял роль учителя без особого воодушевления, но выходило недурно: получился этакий строгий, неумолимый педагог, он разговаривал сухо, холодно, и его ничуть не трогали муки не выучившего урок ученика. Подсказывал Володя Румянцев. Этот искренне увлёкся ролью: шипел изо всех сил, всплёскивал руками, таращил глаза. Получалось очень смешно. С лодырем дело обстояло хуже; Кира Глазков добросовестно выговаривал слова роли, но выходило пресно, неубедительно.

— Может быть, Володе и Кире лучше поменяться? — предложил Лёва. — Володя так горячо подсказывает, что, наверно, и ловить подсказку будет с превеликим усердием.

Ребята засмеялись. И вдруг Саша Воробейко сказал:

— Дайте-ка мне!

— Что дать? — не сразу поняла я.

— Дайте я попробую того, который у доски.

Все зашевелились, зашумели. Кира с готовностью сказал: