Мой инсульт был мне наукой - [33]

После нескольких дней постоянного сна мои запасы энергии стали позволять бодрствовать несколько дольше. Мама была превосходным наставником, под ее руководством я не тратила впустую ни времени, ни сил. Когда я не спала, я как губка впитывала знания, а она или давала мне какую-нибудь работу для рук, или помогала делать различные упражнения для всего тела. Но всегда, когда я хотела спать, мы считали, что мой мозг сделал все, что мог, и давали ему возможность поспать, чтобы отдохнуть и усвоить выученное.

Изучать жизнь и находить потерянные папки в своих архивах вместе с Джи-Джи было сказочно интересно. Она быстро усвоила, что мне бессмысленно задавать вопросы, требующие ответа "да" или "нет", если ей нужно узнать, что я думаю. Если речь шла о чем-то, до чего мне не было никакого дела, мне слишком просто было отвлечься от содержания вопроса и сказать первое, что придет в голову. Чтобы убедиться, что я внимательно ее слушаю и действительно стараюсь работать головой, она задавала вопросы, предполагавшие несколько вариантов ответа. Например, она говорила так: "На обед можно сделать суп минестроне", ― и тогда мне приходилось рыться в памяти, пытаясь разобраться, что такое суп минестроне. Когда я понимала, что это такое, она предлагала мне на выбор еще один вариант: "Или поджарить бутерброд с сыром". И снова мне приходилось копаться в памяти, чтобы разобраться, что это такое. Когда образ бутерброда с сыром возникал передо мной и я понимала, что это, она продолжала: "Или сделать салат с тунцом". Я помню, как повторяла про себя: "С тунцом, с тунцом, с тунцом", ― никакого образа не всплывало, и я никак не могла понять, что это. Тогда я спросила: "С тунцом?" А мама ответила: "Тунец ― морская рыба, белое мясо с майонезом, луком и сельдереем". Поскольку я не могла найти в своем архиве папку про салат с тунцом, именно его мы и выбрали на обед.

Телефон звонил не переставая, и Джи-Джи без устали держала всех в курсе моих каждодневных успехов. Ей казалось важным, что было кому рассказать, как хорошо идут дела, а меня, в свою очередь, ободряло ее позитивное отношение к происходящему. День за днем она постоянно рассказывала мне о моих успехах, напоминая, какой большой путь мы уже проделали. Время от времени меня приходили навестить друзья, но Джи-Джи поняла, что общение с людьми истощает запасы энергии, отнимая силы и интерес к работе. Она приняла волевое решение, что восстанавливать работу моего мозга намного важнее, чем принимать гостей, поэтому стояла на страже в дверях и строго отграничивала время общения с посетителями. Телевизор тоже отнимал у меня ужасно много энергии, а по телефону я разговаривать не могла, потому что мое восприятие речи полностью зависело от возможности одновременно читать по губам то, что мне говорили. Мы обе заботились, что бы я делала только то, что способствовало моему выздоровлению, и ничто другое.

Мы обе как-то интуитивно поняли, что мне нужно лечить свой мозг и давать работу нервной системе как можно скорее. Хотя мои нейроны отключились, строго говоря, лишь очень немногие из них действительно погибли. Мне предстояло перед кем-то выступать, чем-то заниматься и проходить физиотерапевтические процедуры не раньше чем через пару недель после операции, а пока нейроны готовы были жадно учиться. Нейроны хорошо живут только тогда, когда они соединены в сети с другими нейронами, а в изоляции, не получая сигналов извне, они умирают. Нам с Джи-Джи очень хотелось восстановить работу моего мозга, поэтому мы старались извлекать пользу из каждого мгновения, из каждой драгоценной капли энергии.

У моего друга Стива было две маленьких дочки, и он принес мне целую сумку их книг и игрушек. В этой сумке были также детские пазлы и игры. Теперь Джи-Джи была вооружена набором вещей, занятие которыми соответствовало моему интеллектуальному возрасту, и она принципиально занималась ими со мной всегда, когда я не спала и когда у меня были хоть какие-то силы.

Для моих запасов энергии не было разницы между когнитивной и физической деятельностью. Энергия тратилась в обоих случаях, поэтому нам нужна была взвешенная стратегия, чтобы восстанавливать все мои функции. Как только я научилась ходить по квартире, если мне немного помогали, Джи-Джи устроила для меня экскурсию по моей собственной жизни. Мы начали с художественных занятий: у меня была отдельная комната, где я занималась резкой цветного стекла. Когда я заглянула в эту комнату, я была поражена. Столько прекрасных, изумительных стекол! Как это было чудесно! Оказывается, я была художницей. После этого она повела меня в музыкальную комнату. Когда я подергала струны своей гитары, а затем виолончели, я изумилась, сколько волшебного было у меня в жизни. Мне очень хотелось вылечиться.

Поиск старых файлов у себя в мозгу был делом непростым. Я задумывалась о том, каких усилий потребует восстановление в памяти всех тех шкафов для документов, которыми был заставлен мой мозг и в которых содержались детали, касающиеся моей прежней жизни. Я понимала, что все это знала и нужно было только разобраться, как снова обрести доступ к этой информации. Прошло уже больше недели с тех пор, как мой мозг получил серьезную травму из-за кровоизлияния, но его клетки по-прежнему не могли работать нормально из-за того, что им мешал сгусток свернувшейся крови размером с мяч для гольфа. В то время каждый текущий момент времени был для меня насыщен ощущениями, но существовал в полной изоляции от других. Стоило мне обратиться к чему-то еще, как наступал новый насыщенный момент, а детали, касающиеся предыдущего, существовали лишь какое-то время в виде образов или чувств и вскоре исчезали.