Мой Хеврон - [17]

Сара не стала ждать развития событий, а взяла на руки труп ребенка, прошла окольной тропой и вышла из Кирьят-Арба через задние ворота. Солдаты же находились у центральных ворот, ожидая процессию.

Когда Сару с ребенком обнаружили на кладбище, тут же сообщили военному губернатору. Тот в панике запросил по рации министра обороны: «Что делать? Можно ли применять силу против матери, стоящей у открытой могилы с мертвым ребенком на руках?!».

Шимон Перес дал двусмысленный ответ:

— Силу не применять! Разрешения на похороны не давать!

И Сара похоронила своего ребенка у входа, на самом краю кладбища.

С этого дня на кладбище установили дежурство. Несколько недель добровольцы из Кирьят-Арба охраняли свежую могилу, чтобы, не дай Бог, ее не осквернили.

В эти самые дни Эди Дрибин и предложил мне работу в своей охранной команде.

Каждое утро, в половине восьмого, мы собирались на центральной площади Кирьят-Арба, и Эди назначал людей на объекты. Меня он посылал на кладбище, чем я вполне был доволен, поскольку это было связано с кое-какими моими планами.

Как правило, он назначал на кладбище двоих. Из соображений элементарной безопасности: кладбище далеко, в другом конце Хеврона. Идти предстояло пешком через весь Хеврон, узкими улочками, переулками, чтобы лишний раз продемонстрировать еврейское присутствие в кишащем арабами городе. Поэтому вдвоем мы чувствовали себя уверенней, да и веселее.

Моим постоянным напарником стал Шалтиэль. Определенных обязанностей у нас не было, только сторожить кладбище, приходить утром и возвращаться к вечеру. Ночью там никого не было, и если бы кто-то захотел набезобразничать, то мог это сделать беспрепятственно.

Формально сторожем числился араб по имени Хусейн. Военная администрация платила ему зарплату. Но в чем заключалась его работа — сказать не берусь. Так это было до тех пор, пока Сара Нахшон не похоронила своего ребенка. Пришли мы, сторожа-евреи, стали здесь наводить порядок.

Картина, представшая нашему взору, была ужасной. Надгробные плиты были свалены, разбиты. Арабы использовали их для своих строительных нужд. Большая часть территории была занята под огороды и виноградники. На ашкеназском участке были высажены фруктовые деревья.

Сам сторож Хусейн собирал здесь обильный урожай. Как только мы пришли, сразу же дали ему понять, что деревья на еврейских могилах больше расти не будут.

Первым делом мы выкорчевали весь виноградник. Сторож Хусейн, восседая на стуле, хмуро наблюдал за нами своим единственным глазом. Взгляд Хусейна выражал смешанные чувства, но он молчал.

Затем мы спилили весь фруктовый сад на ашкеназской части. Инициатором и главным исполнителем был Шалтиэль. Он принес пилу и принялся за работу. (Тогда я еще не знал, что он замечательный столяр; несколько лет спустя я заказывал у него мебель и убедился в этом.) Я тоже брался пилить, но быстро уставал, и дело у меня шло туго. Несмотря на это, работа мне доставляла удовольствие. Вспомнилось детство: когда-то в родительском доме мы строили сарай, погреб, и я орудовал пилой. Теперь пришлось учиться этому заново.

Кладбище было границей Хеврона, его юго-западной окраиной. Время от времени мы с Шалтиэлем совершали вылазки в окрестности, уходя с каждым разом все дальше и дальше. Военных постов ни на кладбище, ни за его пределами не было. Евреи вообще не ходили так далеко.

Мы заходили в арабские дома и дворы. Тут мой напарник был незаменим. Немного владея арабским, он запросто вступал в разговор, легко заводил знакомства. Был остроумен, шутил, всегда находил интересную тему для разговора.

То он искал виноград для покупки, то предлагал продать какие-то вещи. Торговля как таковая почти не велась, зато был повод для знакомства. Мало-помалу все привыкли, что здесь гуляют евреи, и это арабов не удивляло.

Часто мне приходилось слышать от поселенцев в Кирьят-Арба, что Шалтиэль «человек несерьезный, нельзя на него полагаться». Сам Эди Дрибин не раз и не два предлагал мне взять в напарники человека, который бы «соответствовал моему интеллекту». Тогда я в шутку осведомлялся, не ведет ли он переговоры с Ювалем Неэманом? Всем этим советам и нашептываниям я не придавал значения. Меня вполне устраивало общение с человеком приятным, полезным, в высшей степени легким.

Шалтиэль не был, конечно, человеком серьезным. Но и легкомысленным я бы его не назвал. Он просто был веселого нрава. Именно с человеком такого склада можно было запросто заходить в любой двор, спускаться в пещеры, где пастухи пасли овец, заглядывать в любые заброшенные развалюхи. Как бы шутя и балагуря, мы тщательно все исследовали, все замечали. Эти места могли служить идеальными тайниками для оружия, убежищами террористов.

Спилив фруктовые деревья, Шалтиэль нашел себе другое занятие — разбирать каменную ограду вокруг кладбища. Сначала я ничего не понял. Даже выразил недовольство по этому поводу. Из камней, которые он разбрасывал, были сложены террасы, препятствующие размыву почвы во время дождей. Но оказалось, что Шалтиэль в буквальном смысле сделал открытие.

Очень скоро мы извлекли камень необычного вида. На гладкой, полированной стороне были высечены еврейские буквы. Стало ясно, что это часть надгробной плиты. Поскольку на кладбище в Хевроне, как правило, не писали имен на могильных камнях, мы поняли, что это — обломок плиты с братской могилы погибших во время погрома. Только эти могилы были исключением из общего правила.