Мой единственный - [10]

К несчастью, под кроватью он находит давно пропавшую деталь от «Лего», и это меняет все, потому что теперь он может закончить установку опускаемой решетки в замке. Напряженные переговоры заканчиваются конфискацией коварного элемента; если я это не сделаю, он просидит до полуночи.

— Я ненавижу тебя, мама.

— А я — нет. Уже поздно, а завтра в школу. Давай так: мы встанем пораньше, достроим замок перед школой, а на завтрак я приготовлю бекон с хрустящей корочкой?

Последующее молчание означает, что Чарли оценивает преимущества сделанного предложения по сравнению с собственным вариантом продолжать настаивать на своем, рассчитывая, что я сдамся. Я делаю особенно строгое лицо в надежде, что это решит его колебания в мою пользу. Решает.

Я просыпаюсь поздно, и Чарли тоже, он всю ночь проспал в своей постели. Я готовлю бекон в гриле, как всегда, подача дыма превышает норму, и мне приходится отдирать бекон от решетки деревянной ложкой. Скрежет такой невыносимый, что от этого у меня поднимается давление и вскоре начинается страшная головная боль. Бекон объявляется достаточно хрустящим, и с замком «Лего» все в порядке, хотя несколько раз раздаются восклицания «Пидер!» и «Твою мать!». Я делаю вид, что не слышу, потому что обе фразы он позаимствовал у меня, когда мы в последний раз собирали «Лего» вместе; мы отправляемся в школу вовремя, и только в последний момент меня охватывает паника, когда я вспоминаю, что совершенно забыла дать ему с собой поесть. Я наспех делаю бутерброды с сыром, стараясь не думать о тех образцовых мамочках, которые дают детям с собой свежеприготовленную пасту и молодой зеленый салат. В бардачке Чарли обнаруживает пачку жвачки и совершенно счастлив.

— Почему это называется бардачком?

— Я не знаю, просто так называется.

— Очень глупо, его должны называть отделением для жвачки.

— Хорошо, в любом случае тебе нужно ее дожевать до того, как мы приедем. Ты же знаешь, что в школе это запрещено.

— Почему?

— Чарли, перестань задавать глупые вопросы.

— Это не глупый вопрос. Мама, ты грубишь. Ой, смотри, вон Джеймс! Останови!

— Я не могу остановить машину посередине дороги, Чарли.

— Почему же?

Мне удается припарковаться, и я напоминаю ему, что нужно выплюнуть жвачку; у меня даже есть чудесным образом найденная в кармане куртки салфетка. Но у него есть идея получше: выплюнуть ее на крышу проезжающей мимо машины. Он так возбужден обсуждением преимущества своего плана, что проглатывает жвачку, чуть не подавившись и очень рассердившись.

— Ты специально это сделала, мама.

— Я вообще ничего не делала, Чарли, ты сам. Ну все, успокойся. Смотри, Джеймс ждет тебя. — На этом он демонстративно выходит и проводит с Джеймсом брифинг о моем ужасном поведении.

Еду домой и звоню Эдне, чтобы договориться с ней, что она придет и посидит с Чарли завтра, пока я на работе. Эдна живет в деревне одна, после того, как умер ее муж, хотя ее взрослый сын часто заходит к ней — обычно попросить денег. Она не любит свою невестку, которую называет «эта женщина». Не без основания, в общем-то: женщина действительно ведет себя как дура. Эдна добрая и мягкая и просто обожает Чарли. И деньги ей нужны, потому что приходится «подкидывать» сыну. Она любит наводить чистоту, особенно отбеливать и полировать, и может навести блеск на любую поверхность. Так что мне придется подсуетиться, чтобы ничего не выглядело слишком запущенным к ее приходу.

Мы договариваемся, что она придет завтра в семь, как обычно. Она говорит, что все равно рано встает, любит начинать день с раннего утра. Мне остается надеяться, что когда-нибудь буду думать так же. Она предлагает погладить белье, и это просто замечательно. Я мою полы на кухне, а потом забываю об этом и, возвращаясь из сада, иду по мокрому полу: остаются грязные следы. Отлично. Пока я перемываю, снова звонит Эдна и спрашивает, нужно ли что-нибудь купить: она как раз идет за покупками. И вот уже не в первый раз я говорю ей, что англиканская церковь должна официально признать ее святой Эдной, покровительницей всех работающих матерей. Она очень довольна.

Сегодня у Чарли игры после школы, а это значит, что мне придется торчать на холодной игровой площадке, да еще и болеть «за своих». Отец Хэрри Чепмена «вызвался» проводить такие занятия, потому что его жена «имеет виды» на место в родительском комитете. Сегодня у них хоккей на траве, а играть никто не умеет. Чарли совершенно безнадежен, он просто с удовольствием бегает туда-сюда и особенно любит изображать из своей клюшки ружье для подводного плавания. Как раз в ту минуту, когда я, уже не чувствуя ног от холода, собираюсь пойти погреться пять минут в машине, раздается страшный крик, и Чарли бежит ко мне, а кровь хлещет у него из носа. Очевидно, Хэрри так сильно врезал по мячу, что он взлетел вверх и, опускаясь, ударил Чарли по носу. За весь матч это единственный мяч, который Чарли сумел блокировать. Я обнимаю Чарли и пытаюсь его успокоить и тут вдруг понимаю, что мой плащ, только что из химчистки, теперь выглядит так, как будто бы я в нем побывала в какой-нибудь аварии. Чарли как будто сошел с ума, он уверяет, что Хэрри сделал это нарочно, но это совершенно не так, потому что Хэрри, сам чуть не плача, прижался к краю площадки. В конце концов мне удается уговорить Чарли принять извинения Хэрри, и тот выражает ему комплименты по поводу всей этой крови. Таким образом, Чарли возведен в «смертельно раненного, но не сдающегося» героя и возвращается на площадку. Все остальные мальчики аплодируют, и Чарли необычайно взволнован. Наконец-то все это подходит к концу, и мы можем ехать домой. Я стараюсь запомнить, что не нужно больше разрешать Чарли играть в хоккей, иначе мои счета из химчистки приобретут астрономические масштабы.