— А этот молодой человек с вами? Кто такой?
Дядя ответил просто:
— Это мой мальчик. Он с нами живет.
— Ах, ну конечно, знаю, понятно, да как же он вырос!
Дядя как будто немного смутился и переменил тему. Он протянул Джайраджу фотографию и сказал наигранно-бодрым тоном:
— Вот, нам нужно вставить в рамку снимок этого молодого человека. Возьметесь?
— Разумеется, почтеннейший, для вас — что угодно. — Он поглядел на снимок с отвращением. Я уж подумал, что сейчас он выкинет его в сточную канаву, проходившую под крыльцом его мастерской. Он наморщил лоб, поджал губы, поморгал, ткнул в карточку пальцем, сокрушенно покачал головой и сказал: — Вот как нынче надувают школьников. Недопроявят и передержат либо недодержат и перепроявят. Вот как они работают.
Дядя еще подлил масла в огонь, сказал:
— Хоть бы на картон наклеил, а ведь взял две рупии!
Джайрадж отложил фотографию в сторону.
— Ну, паспарту и рамка — это уж мое дело. По мне, хоть ослиный зад сфотографируйте, я и его окантую.
Пока он переводил дыхание, дядя хотел что-то сказать, но не успел — Джайрадж заговорил снова:
— Вот я здесь сижу в самом сердце города, готовый услужить здешним людям. Так почему они идут не ко мне, а к каким-то пачкунам? Я служу человечеству двадцать четыре часа в сутки. Я даже ночую здесь, когда есть работа, и никакой закон о рабочем дне меня не касается. Я не получаю ни сверхурочных, ни премий, служение человечеству — вот в чем моя награда. — Он указал на свой фотографический аппарат под черным покрывалом, стоявший в углу на треноге. — Вот он, всегда в готовности. Если ко мне обращаются, я отзываюсь немедленно, что бы ни просили сфотографировать. Свадьба, мертвое тело, проститутка, министр, кошка на стене — для меня все едино. Мое дело — снимать, и скажу вам прямо — цены у меня более чем сходные. Я признаю только отменную работу. Я снимал Махатму Ганди, когда он был здесь. Меня вызывали в Мадрас к каждому приезду Неру. Доктор Радхакришнан, Тагор, Бирла — я мог бы составить длинный список лиц, которые остались довольны моей работой и сами предложили дать о ней хвалебный отзыв. Я храню эта отзывы дома, в сейфе. Если хотите посетить мое скромное жилище и почитать их — милости прошу, в любое время. Пусть пропадет все мое золото, не жалко, но только не отзывы, написанные блистательными сынами нашей родины. Я накажу своим детям и внукам хранить их, и когда-нибудь они скажут: «Мы из рода, что служил блистательным сынам Матери-Индии, и вот тому свидетельства».
Пока длился этот монолог, руки его заканчивали работу над свадебной группой — разглаживали картон и снимали последние капельки клея. Сидел он на корточках на полу, у низенького рабочего столика. Держа фотографию в вытянутой руке, он сказал:
— Дело, конечно, не мое, но столько людей совершает эту глупость каждую неделю, и правительство хоть бы что, а все кричат о перенаселении, так неужели нельзя хоть на десять лет запретить все браки? — Он завернул готовый заказ в старую газету, обвязал бечевкой и поставил к стене. Наступила наша очередь. Он взял мой снимок, опять рассмотрел его и заметил: — Надо же, пятьдесят голов вместить в размер открытки. Правда, человечки они маленькие, но все же… тут без лупы и не разберешь, где кто. — А потом спросил дядю: — Выбирать цвет для паспарту и рамку ры предоставляете мне или у вас есть какие-нибудь пожелания?
Озадаченный этим вопросом, дядя ответил:
— Я хочу, чтобы получилось красиво. Хочу, — повторил он, — чтобы получилось очень красиво.
— Не сомневаюсь, — сказал Джайрадж, любивший, чтобы последнее слово оставалось за ним. — Так вот, для фотографии этого тона некоторые оттенки паспарту и дерева подходят, а другие не подходят. Если вы предпочитаете что-нибудь неподходящее, я все равно сделаю, пожалуйста. Заверну в бумагу, отдам вам и получу сколько следует, но будьте уверены, радости это мне не доставит. Так что решайте.
Дядя, подавленный всеми этими рассуждениями, молчал. Он словно боялся, но и хотел поскорее услышать самое худшее. Джайрадж положил карточку перед собой и придавил стальной линейкой. Мы ждали, что будет дальше. Тем временем подошли еще какие-то люди и расселись на скамье, как в приемной у зубного врача. Джайрадж не соизволил их заметить, как не замечал он толпу, вливавшуюся в ворота рынка: покупатели, разносчики, нищие, собаки, коровы, кули с корзинами на голове, мужчины и женщины всевозможного вида — все толкались, кричали, смеялись, переругивались, колыхались как одно целое; и всем им было бы удобнее входить и выходить, если бы поперек ворот не торчала скамья Джайраджа.
Появился какой-то лысый мужчина, опасливо присел на скамью и сообщил:
— Меня попечитель прислал. — Джайрадж и бровью не повел: подобрав с полу кусок багета, он со звоном отпиливал от него планку нужной длины.
Внезапно мой дядя спросил:
— Когда будет готово?
Пока Джайрадж собирался с ответом, лысый мужчина повторил четвертый раз:
— Меня попечитель прислал.
Джайрадж, воспользовавшись этой минутой, крикнул молодому человеку, который стоял, прислонясь к велосипеду:
— Завтра в час дня. — Тот вскочил на велосипед и уехал.
