Мой дядя — чиновник - [8]

Шрифт
Интервал

— Чёрт побери, Висенте! Ты что же, земляков не признаёшь?

Дяде не очень-то по душе пришлась фамильярность, с которой человек такого непривлекательного и жалкого вида обратился посреди улицы к особе, собиравшейся получить лучшую должность на Кубе; однако, скрыв свою досаду, он ответил на выразительное приветствие незнакомца.

Тот повернулся ко мне.

— Пресвятая Мария! — воскликнул он. — Да неужто это тот самый шпингалет? Быстро же вырос сорванец! Помнишь ты Доминго Техейро, паренёк?

Ещё бы мне не помнить! Едва он назвался, как я уже горячо обнимал земляка.

Это был Доминго, тот самый Доминго из нашего местечка, который хотя и был постарше меня, но неизменно сопутствовал мне в любых проказах. Я не разорил ни одного гнезда, ни разу не воровал виноград, груши, абрикосы или каштаны без его деятельного участия. Однажды, когда дядюшка Лоренсо ловко пустил нам вдогонку заряд соли, ранил нас и мы довольно долго провалялись из-за этого в постели, наши дружеские связи с Доминго оборвались, потому что его родители уверяли, будто я испортил их мальчика, а мои убеждали всех в том, что это негодник Доминго испортил меня.

— Куда же вы сейчас направляетесь?

Мне и теперь кажется, что дяде этот вопрос причинил больше беспокойства, чем некогда нам с Доминго заряд соли, выпущенный дядюшкой Лоренсо.

— Да вот… да уж… — забормотал дядя.

— Если хотите, пообедаем вместе, а потом снимем комнату в гостинице «Лев Нации».

В дяде снова взыграла гордость.

— Благодарю, Доминго, но мы приехали с рекомендациями к нашему очень богатому двоюродному брату, его высокопревосходительству светлейшему сеньору дону Хенаро де лос Деес.

— К светлейшему, говоришь? А где, Висенте, живёт твой братец?

— Как! Ты столько лет в Гаване и не знаешь этого?

— Видит бог, я впервые слышу его имя. Но раз вы с братцем никогда не встречались, тем более надо сегодня пообедать со мной и прислушаться к моим советам. Если у вас нет денег, я одолжу…

— Спасибо, Доминго, — прервал его дядя. — В подкладке сюртука у меня зашита ассигнация в сто реалов.

— Чёрт побери, да ты богач! Когда я приехал на Кубу, у меня не набралось бы и пяти куатро.

Между тем дядя всё ещё раздумывал, не зная, на что решиться. Куда идти по этим длинным улицам, зажатым среди высоких домов, когда в городе у тебя нет ни одной знакомой души? Не придётся ли обойти с баулом в руках всю Гавану, пока отыщешь светлейшего сеньора дона Хенаро? А где мы сможем поесть? И не заночуем ли мы в подворотне?

— Послушай, Доминго, — залихватски воскликнул дядя, — так и быть, сегодня мы пообедаем с тобой, и ты нам покажешь, где можно снять комнату.

— Конечно, покажу, чёрт возьми! Ещё наищетесь своего двоюродного братца. Вы ведь только что приехали и ничего не знаете, а я — то здесь старожил, — отозвался Доминго.

Он велел нам следовать за ним и пустился в путь, засунув руки в бездонные карманы и раскачиваясь на ходу, словно маятник.

Мы шли под тянувшимся вдоль пристани цинковым навесом, где было свалено несметное количество мешков, бочек, ящиков всех размеров, огромных чугунных шестернёй, больших металлических банок, железных болванок, молотов и трамбовок, глиняных труб, чанов, обручей, рельсов, бочарных досок, кувшинов и различных сосудов; всё это лежало вместе или по отдельности, рядами или грудами выше человеческого роста, но нигде не было ни путаницы, ни беспорядка, — стоявшие тут и там надсмотрщики следили за всем этим добром, словно пастухи за стадом.

По свободным местам и проходам среди лежащих на пристани товаров сновали потные люди. Они орали, спешили и толкались, чем раздражали моего дядю. О, если бы эти невежды знали, кого отпихивают локтями, они наверняка отнеслись бы к нему с большим уважением!

Мы уже выбирались из прохода между мешками с мукой и ящиками с вермишелью, вздымавшимися на несколько дюймов выше наших голов, как вдруг дядя попятился в страхе и изумлении. Перед ним, крича во всю глотку: «Поберегись! Поберегись!» — прошёл кентавр, сатир или… кто его знает, кем ещё могло показаться дяде это невиданное существо.

— Кто это, Доминго? — испуганно спросил дядя.

— Это? Негр.

— А!.. Ну и ну!.. Значит, негр… — пробормотал дядя, приходя в себя. И вправду, перед нами прошёл здоровенный африканец, настоящий геркулес, высеченный из чёрного дерева; широкая мускулистая спина его блестела от пота на солнце, словно покрытая лаком.

В конце причала стоял человек со штуцером в руке и, как шпагой, прокалывал нм тюки сена, которые при помощи высокой мачты с блоком выгружали с судна прямо на пристань. Доминго объяснил нам смысл операции со штуцером: так проверяли, не спрятан ли в сене контрабандный товар.

Мы прошли ещё немного вперёд.

— Ну, вот и добрались. Это мой дом, — сказал нам Доминго, указывая на лодку. — Если хотите, чтобы я вас покатал и показал вам порт, — только скажите.

— Почему же, Доминго, прожив здесь столько времени, ты всего лишь лодочник? — наивно удивился мой дядя.

— А кем, чёрт побери, я, по-твоему, должен был стать? Графом, да? И вообще, в другой раз зови меня не лодочником, а капитаном. А ну-ка прочти название моего бота! Ты ведь умеешь читать, Висенте?


Рекомендуем почитать
Обозрение современной литературы

«Полтораста лет тому назад, когда в России тяжелый труд самобытного дела заменялся легким и веселым трудом подражания, тогда и литература возникла у нас на тех же условиях, то есть на покорном перенесении на русскую почву, без вопроса и критики, иностранной литературной деятельности. Подражать легко, но для самостоятельного духа тяжело отказаться от самостоятельности и осудить себя на эту легкость, тяжело обречь все свои силы и таланты на наиболее удачное перенимание чужой наружности, чужих нравов и обычаев…».


Деловой роман в нашей литературе. «Тысяча душ», роман А. Писемского

«Новый замечательный роман г. Писемского не есть собственно, как знают теперь, вероятно, все русские читатели, история тысячи душ одной небольшой части нашего православного мира, столь хорошо известного автору, а история ложного исправителя нравов и гражданских злоупотреблений наших, поддельного государственного человека, г. Калиновича. Автор превосходных рассказов из народной и провинциальной нашей жизни покинул на время обычную почву своей деятельности, перенесся в круг высшего петербургского чиновничества, и с своим неизменным талантом воспроизведения лиц, крупных оригинальных характеров и явлений жизни попробовал кисть на сложном психическом анализе, на изображении тех искусственных, темных и противоположных элементов, из которых требованиями времени и обстоятельств вызываются люди, подобные Калиновичу…».


Ошибка в четвертом измерении

«Ему не было еще тридцати лет, когда он убедился, что нет человека, который понимал бы его. Несмотря на богатство, накопленное тремя трудовыми поколениями, несмотря на его просвещенный и правоверный вкус во всем, что касалось книг, переплетов, ковров, мечей, бронзы, лакированных вещей, картин, гравюр, статуй, лошадей, оранжерей, общественное мнение его страны интересовалось вопросом, почему он не ходит ежедневно в контору, как его отец…».


Мятежник Моти Гудж

«Некогда жил в Индии один владелец кофейных плантаций, которому понадобилось расчистить землю в лесу для разведения кофейных деревьев. Он срубил все деревья, сжёг все поросли, но остались пни. Динамит дорог, а выжигать огнём долго. Счастливой срединой в деле корчевания является царь животных – слон. Он или вырывает пень клыками – если они есть у него, – или вытаскивает его с помощью верёвок. Поэтому плантатор стал нанимать слонов и поодиночке, и по двое, и по трое и принялся за дело…».


Четыре времени года украинской охоты

 Григорий Петрович Данилевский (1829-1890) известен, главным образом, своими историческими романами «Мирович», «Княжна Тараканова». Но его перу принадлежит и множество очерков, описывающих быт его родной Харьковской губернии. Среди них отдельное место занимают «Четыре времени года украинской охоты», где от лица охотника-любителя рассказывается о природе, быте и народных верованиях Украины середины XIX века, о охотничьих приемах и уловках, о повадках дичи и народных суевериях. Произведение написано ярким, живым языком, и будет полезно и приятно не только любителям охоты...


Человеческая комедия. Вот пришел, вот ушел сам знаешь кто. Приключения Весли Джексона

Творчество Уильяма Сарояна хорошо известно в нашей стране. Его произведения не раз издавались на русском языке.В историю современной американской литературы Уильям Сароян (1908–1981) вошел как выдающийся мастер рассказа, соединивший в своей неподражаемой манере традиции А. Чехова и Шервуда Андерсона. Сароян не просто любит людей, он учит своих героев видеть за разнообразными человеческими недостатками светлое и доброе начало.