Мой друг Трумпельдор - [19]
Я еще упомяну этот раздел, а пока скажу в общем. Тут были тексты на любой вкус. Для беглого взгляда — заметки, для внимательного — статьи. Наш основной автор — а это, как вы догадываетесь, был Иосиф — отчитывал неумелых и поощрял лучших. Когда я думаю о газете, то представляю его решительный жест.
Доска — не лучшее пристанище для мыслей и недоумений. К тому же, как говорилось, мы были из породы неуспевающих. Услышим что-то, поймем не так и пустим гулять по лагерю. Когда мысль вернется к автору, он ее не узнает. Совсем иное, если газета вышла из типографии. Разложишь на столе — и точно ничего не упустишь. Прочитаешь медленно и до конца.
Особым успехом пользовалась упомянутая рубрика «Говорят.». В ней Иосиф в пух и прах разбивал сплетников. Особо ретивых мог назвать по фамилии. Чтобы в другой раз было неповадно.
Наконец, газета приобрела солидный вид. Она не писалась от руки, а печаталась на гектографе. Несмотря на эти достижения прогресса, мало что изменилось. Прямо с утра в пятницу народ толпился, вскипал, хотел быть в первых рядах. Зато если кому-то достался номер, то на лицах читалось: мы приобщились, а у вас это впереди.
Ко всему привыкаешь. К тому, что у нас свое издание. Даже к тому, что оно печатается на специальной машине. Единственное, чему и сейчас я удивляюсь — как быстро текущие новости превращались в черные буковки! Обнаруживая в газете знакомое имя, мы едва ли не протирали глаза.
Такое не испытаешь в парикмахерской и в фотоателье. Может, только в театре. Я уже говорил, что мы смотрели на сцену, а видели себя. Не себя — так нашего общего друга. Он размахивал единственной рукой и буквально рвался из плена.
К этим радостям прибавьте качество бумаги. Она была белая и гладкая. Настоящая японская. Ни «Речь», ни «Петербургские ведомости» о такой не мечтали. Правда, тираж скромный. Экземпляров двести-двести пятьдесят. Из расчета — один номер на двух-трех читателей.
Четыре номера стоили пять сэнов. Рядовые, как вы помните, получали пятьдесят. Хватало на газету, театр и кое-что еще. Самые экономные хоть немного откладывали на черный день.
Я сейчас рассказываю, а у самого мурашки по коже. Уж очень хочется вновь ощутить холодок белого листа. Прочитать заголовки — и улыбнуться прошлому. Так достаешь письмо из почтового ящика и сразу видишь, от кого оно пришло.
Мечтай, мечтай! Все экземпляры уничтожили по пути в Россию. Кто захочет, чтобы местный чиновник тебя отловил и тобой же закусил? Довел до полного несуществования своими вопросами: где разрешение? Что за плен такой, если позволено то, что на родине запрещено?
Понимаете, почему газеты сжигали, а пепел закапывали в землю? Иногда, правда, кто-нибудь не выдержит — и припрячет осьмушку листа. Как-никак свидетельство. Скептики ухмыльнутся, а мы вытащим этот обрывок: теперь верите, что все было так?
Обычно люди ничего не боятся, кроме цензоров. Сочинят что-то, а потом думают: зачем дразнить? Ну и на всякий случай вычеркнут. Наш Иосиф не такой. К непрошеным читателям своих писем он снисходителен. И, уж точно, не делает вид, будто о них не догадывается. Если что — обращается напрямую.
«Хотя японские переводчики сильно заняты и просили поэтому нас писать письма по возможности кратче, но я уверен, что ради особенного случая они сделают исключение и будут любезны пропустить мое письмо, несмотря на его длину».
Как видите, Трумпельдор едва не сочувствует. Дел у цензоров много, а тут еще он. Может, им лучше передохнуть? Тем более что лукавство не в его характере. Да и зачем что-то скрывать от отца? Это как раз тот случай, когда «писать. кратче» неправильно.
Следующий абзац начинается с вопроса. Да, с того самого. Сколько раз он его задавал! Спросишь отца: «Помнишь.» — и разольешь по стаканам. И — давай вспоминать. Чем меньше вина в бутылке, тем больше ситуация проясняется.
«Помнишь, как-то в письме ты выражал уверенность, что на поле брани, так же как и в личной жизни, я не посрамлю ни твоего имени, ни имени еврейства, ни имени русской армии. Между прочим, ты высказал как-то желание, чтобы я удостоился награды — Знака Отличия Военного Ордена и производства в унтер-офицеры. Хотя для получения награды в большинстве случаев надо столько же недостойной настойчивости, сколько и положительных духовных качеств, а я настолько горд, что никогда не унизился до напоминаний и тонких намеков, — однако я унтер-офицер, имею Знак Отличия Воен. Ордена 4-й степени и, кроме того, представлен еще к 3-й и 2-й степеням.
С гордостью могу сказать, что я добился этого как честный человек, исключительно на поле брани. Я исполнил свой долг, и моя совесть спокойна. Теперь я желаю только одного, чтобы вы все там — особенно мамаша и ты — не особенно печалились, что при этом я потерял левую руку. Еще раз прошу не печалиться о руке; во-первых, печалью делу не поможешь, а во-вторых, есть много таких, которые потеряли правые и даже обе руки, да и то живут. Я же со своей правой, которой, между прочим, пишу это письмо, надеюсь устроиться так, что и двурукие будут, пожалуй, завидовать.
Обращаются с нами японцы отлично. Погода наша апрельская. Дешевизна удивительная. Скучно, правда, но... дождемся лучших дней».
Александр Семенович Ласкин родился в 1955 году. Историк, прозаик, доктор культурологии, профессор Санкт-Петербургского университета культуры и искусств. Член СП. Автор девяти книг, в том числе: “Ангел, летящий на велосипеде” (СПб., 2002), “Долгое путешествие с Дягилевыми” (Екатеринбург, 2003), “Гоголь-моголь” (М., 2006), “Время, назад!” (М., 2008). Печатался в журналах “Звезда”, “Нева”, “Ballet Review”, “Петербургский театральный журнал”, “Балтийские сезоны” и др. Автор сценария документального фильма “Новый год в конце века” (“Ленфильм”, 2000)
Около пятидесяти лет петербургский прозаик, драматург, сценарист Семен Ласкин (1930–2005) вел дневник. Двадцать четыре тетради вместили в себя огромное количество лиц и событий. Есть здесь «сквозные» герои, проходящие почти через все записи, – В. Аксенов, Г. Гор, И. Авербах, Д. Гранин, а есть встречи, не имевшие продолжения, но запомнившиеся навсегда, – с А. Ахматовой, И. Эренбургом, В. Кавериным. Всю жизнь Ласкин увлекался живописью, и рассказы о дружбе с петербургскими художниками А. Самохваловым, П. Кондратьевым, Р. Фрумаком, И. Зисманом образуют здесь отдельный сюжет.
Петербургский писатель и ученый Александр Ласкин предлагает свой взгляд на Петербург-Ленинград двадцатого столетия – история (в том числе, и история культуры) прошлого века открывается ему через судьбу казалась бы рядовой петербурженки Зои Борисовны Томашевской (1922–2010). Ее биография буквально переполнена удивительными событиями. Это была необычайно насыщенная жизнь – впрочем, какой еще может быть жизнь рядом с Ахматовой, Зощенко и Бродским?
Книга П. А. Загребельного посвящена нашим славным пограничникам, бдительно охраняющим рубежи Советской Отчизны. События в романе развертываются на широком фоне сложной истории Западной Украины. Читатель совершит путешествие и в одну из зарубежных стран, где вынашиваются коварные замыслы против нашей Родины. Главный герой книги-Микола Шепот. Это мужественный офицер-пограничник, жизнь и дела которого - достойный пример для подражания.
Повесть "Генерал, рожденный революцией" рассказывает читателю об Александре Федоровиче Мясникове (Мясникяне), руководителе минских большевиков в дни Октябрьской революции, способности которого раскрылись с особенной силой и яркостью в обстановке революционной бури.
В книге рассказывается история главного героя, который сталкивается с различными проблемами и препятствиями на протяжении всего своего путешествия. По пути он встречает множество второстепенных персонажей, которые играют важные роли в истории. Благодаря опыту главного героя книга исследует такие темы, как любовь, потеря, надежда и стойкость. По мере того, как главный герой преодолевает свои трудности, он усваивает ценные уроки жизни и растет как личность.
Повесть приморского литератора Владимира Щербака, написанная на основе реальных событий, посвящена тинейджерам начала XX века. С её героями случается множество приключений - весёлых, грустных, порою трагикомических. Ещё бы: ведь действие повести происходит в экзотическом Приморском крае, к тому же на Русском острове, во время гражданской войны. Мальчишки и девчонки, гимназисты, начитавшиеся сказок и мифов, живут в выдуманном мире, который причудливым образом переплетается с реальным. Неожиданный финал повести напоминает о вещих центуриях Мишеля Нострадамуса.
Одна из повестей («Заложники»), вошедшая в новую книгу литовского прозаика Альгирдаса Поцюса, — историческая. В ней воссоздаются события конца XIV — начала XV веков, когда Западная Литва оказалась во власти ордена крестоносцев. В двух других повестях и рассказах осмысливаются проблемы послевоенной Литвы, сложной, неспокойной, а также литовской деревни 70-х годов.
«Юрий Владимирович Давыдов родился в 1924 году в Москве.Участник Великой Отечественной войны. Узник сталинских лагерей. Автор романов, повестей и очерков на исторические темы. Среди них — „Глухая пора листопада“, „Судьба Усольцева“, „Соломенная сторожка“ и др.Лауреат Государственной премии СССР (1987).» Содержание:Тайная лигаХранитель кожаных портфелейБорис Савинков, он же В. Ропшин, и другие.