Мой друг - [2]

Гай. Конечно, тебе. Куда нам до вас! Я ошеломлен… Я запишу все это. Вот так надо управлять социалистическими предприятиями.

Генри. Я устал… то есть я нынче откровенен… Этот военный — он тоже русский — свел меня с женщиной, у которой бедра… Ты подожди, он сделает тебе тоже бедра. Посиди. Запиши мои мысли. Не будь дураком… Я ушел. Я перед бедрами был с тобой откровенен. (Уходит.)

Музыка.

Гай (рассматривает бумаги в портфеле). А, вот она… Генри, нежный друг, чтоб тебя черти побрали! (Читает.) «На добрую память моему другу». (Рвет фото.) Нигде мне не бывает так трудно, как в Америке; знаю я их насквозь сериями и поодиночке. А волны, как сугробы в Сибири. Далеко до Советского Союза… (Поет.)

Однозвучно гремит колокольчик.

И дорога пылится слегка,

И уныло по ровному полю

Разливается…

Мои ребята в Гамбурге сидят, торгуются. Надо им телеграфировать, чтобы приехали в порт. Жену надо известить… Кругом соскучился! А у меня теперь, по всей арифметике, должен сын родиться. (Мысленно считает.) Ну да… А ежели не сын, а какая-нибудь Майя?.. Сойдет и Майя.

…песнь ямщика.

Сколько грусти в той песне унылой,

Сколько чувства…

(Собирается писать.) Девчонка тоже ничего… Расти долго будет. Мальчики как-то скорей растут. (Пишет.) «Гамбург. Штрассе… штрассе». Так… «Подготовьте информации о состоянии наших заказов…»

Перед Гаем стоит служащий парохода.

Гай. Йес?

Служащий. Радиограмма.

Гай. Йес. (Принял радиограмму, дописал свои, сдал, оплатил.)

Служащий поклонился, ушел.

Фу ты, какая пошла у нас исполнительность! Даже на океане директора информируют, а то по месяцу ответа ждал. (Вскрыл депешу, читает раз, другой и третий.) Максим… (Подумал.)Сняли… (Читает.) «Третьего дня тебя сняли. Собран материал. Готовься. Максим». Вот тебе и раз! Это у нас бывает. Уезжают начальниками, а приезжают свободными гражданами. Надо полагать, друзья у меня завелись. Какая-нибудь сволочь орудовала… Грустно все это… нехорошо…

Около Гая стоит неизвестный.

Неизвестный. Смею спросить — соотечественник?.. Впрочем, что ж спрашивать! Я слыхал, как вы задушевно пели нашу далекую песенку и как с русской нежностью сказали: «Далеко до Советского Союза…» Вам грустно? У нас с вами нет ни дам, ни гидов, мы — листья осенние, которых гонит сквозной ветер по планете. Я полгода не слыхал русской речи, я полгода не видал русских глаз.

Гай. Какие же глаза вы, сударь, видали?

Неизвестный. Японские, сударь, японские глаза. Поговорите со мной. Я узнал в вас военного, старого служаку. Многие теперь спились. Погибли… А старые русские дубы держатся. Вы, видно, делаете неплохие дела. Я тоже, сударь, отлично обеспечен. Я ничего не хочу знать о вас. Подступила к груди горечь и до слез захотелось смотреть в наши русские глаза, и, как у нас на Волге, под Жигулями, сидеть в ресторане парохода «Кавказ и Меркурий», и говорить русские нерасторопные фразы '- ни о чем и обо всем, о лягушках и Ницше. Пойдемте в ресторан, сударь. Вы один… вам грустно…

Гай. Слушайте, дайте ухо.

Неизвестный. Слушаюсь.

Гай. Иди ты к… (Тихо на ухо.)

Неизвестный. Большевик! Скот! Зверь! (Ушел.)

Гай. Дал телеграммы, а подадут ли мне теперь машину на вокзал?.. Может, в квартире живет другой директор?.. Может, и жена ушла?.. Музыка, волны, ветер. Уезжают директорами, а приезжают свободными гражданами.

ЭПИЗОД ВТОРОЙ

Управление делами директора. Стол с телефонами, над столом колокол. Начальник Кондаков и курьер Зуб.

Кондаков (у телефона). Гараж?.. Алё, станция! Опять станция?.. Я тыщу раз прошу гараж!.. Какой гараж? Автомобильный… Кройте без номера. В чем дело? Это говорит дежурный по заводу, Кондаков… Город? Ну, так и скажите! Чего же вы нервничаете? (Положил трубку.)

Зуб. Эх, те-те, те-те…

Кондаков. Наставили телефонов, как у римского папы. Какой тут внутренний, чорт его знает… Алё! Откуда говорят? (Быстро.) Извиняюсь. (Бросил трубку.) Попал в ГПУ… Ну, хорошо, это — городской, это — особого назначения, а это какой? Вертушки, автоматы! Культура, прокисай она совсем! Алё!.. Завод? Славу богу!.. Дайте гараж… Кто говорит? Махорушкин?.. Это говорит Кондаков… Какой Кондаков? Начальник литейной мастерской. Ну, то-то. Пошли там телегу на вокзал. Гай приезжает. К поезду… Да, фордика, говорю, пошли… Какой там лимузин! Фордика… Да. (Положил трубку на стол. Забыл.)

Зуб. Эх, те-те, те-те…

Кондаков (достал подсолнухи, грызет). Вот, Зуб, жизнь человеческая! Опасно жить на свете… Ты, Зуб, этого Гая видел?

Зуб. Угу.

Кондаков. Какой он из себя?

Зуб. Вроде так…

Кондаков. Да-а… (Запел.)

Ни на что так не взирала,

Как на этот большой дом.

Вбежала Серафима.

Серафима. Слушайте, тов… Фу! То у вас занято, то вы трубку снимаете!

Кондаков. А вам какое дело?

Серафима. Скорей пошлите автомобиль за врачом и на квартиру к товарищу Андрону.

Кондаков. А что такое с председателем завкома?

Серафима. Не знаю. Тридцать девять.

Кондаков. Трубка на столе лежала. Эх, прокисай ты! Станция не ответит… Зуб, беги в гараж. От моего имени — автомобиль для товарища Андрона. (Серафиме.) Не беспокойтесь. У меня третьего дня вскакивает на плече что-то такое, как волоцкий орех… (Зевнул.)

Серафима и Зуб ушли.

Так про что, бишь, я говорил?..