Мой друг Бобби - [3]

Что Джамаи-бабу человек необыкновенный, было ясно с того самого дня, как он явился свататься к сестре. Пришёл — высокий, красивый, по виду ничего не скажешь, но когда заговорил, отец ушам своим не поверил. Отец его спрашивает:

— Какое приданое за невестой вы рассчитываете получить?

А тот вроде удивился:

— Это вы насчёт посуды и разных там тряпок? Ерунда всё это! Если уж приданое необходимо, так хорошо бы достать пару настоящих овчарок-колли, обученных в одном знаменитом швейцарском питомнике.

Что было делать? Не отменять же свадьбу из-за причуд жениха? Но собаки собаками, а невеста не может без приданого. Пришлось и то и другое готовить. Собак отец всё-таки выписал. Долго хлопотал, и в конце концов приехали из Швейцарии две здоровенные собаки. Дедушка с бабушкой были настолько потрясены, что кинулись в Калигха́тский храм молиться о благополучии молодожёнов. Я к тому времени подучила немецкий. Так, несколько слов — чтобы общаться с собаками, и у меня с ними сразу наладились отношения.

На свадьбе родственники разглядывали приданое — наряды и украшения, стараясь не подать виду, что прикидывают в уме их стоимость. Джамаи-бабу разглядывал только родословную Джека и Джилл. Свадьба шла своим чередом, всё было очень мило, пока Джамаи-бабу не выкрикнул что-то собакам по-немецки, отчего они громко завыли. Ни мы, ни гости не ожидали ничего подобного, а жених, воспользовавшись случаем, перешёл от невесты к собакам и вступил в беседу с ними. Он знает семь иностранных языков, и, я полагаю, этого достаточно, чтобы найти общий язык с любым животным.

Мы все как-то растерялись. Я заметила, что сестра украдкой утирает слёзы. Наша тётя Меджо́, которая знает все свадебные обряды и любит, чтоб они соблюдались, внятно произнесла:

— Ну, знаете ли! Я ни о чём таком никогда и не слышала!

Гости стали хихикать, перешёптываться. Кое-кто стал возмущаться:

— Что вы хотите? Жених ведь бирманец, у него только имя бенгальское. Что же от него ожидать?

Бабушка побледнела и, шепча имя любимейшего из своих богов, удалилась в молельню. Дедушка, наоборот, старательно делал вид, будто ничего особенного не происходит, и всё затевал беседу с каким-то важным стариком, но каждый раз забывал, о чём речь. Отца не было, он сидел с гостями в другой комнате, но, когда его позвали, он так и замер на пороге при виде жениха и собак. Брат сначала услышал собачий вой, потом какой-то шум и прибежал с веранды узнать, в чём дело.

— Ну и что? — спокойно сказал он, когда ему объяснили причину смятения, и ушёл обратно.

На Джамаи-бабу переполох среди гостей не произвёл ни малейшего впечатления. Я тоже не ужасалась, не возмущалась и не закатывала глаза, должно быть, поэтому он обратился ко мне:

— Ты Мини, верно? Моя невестка Мини? Можешь принести собачкам водички? Вот молодец! А если найдёшь хлеба, тоже захвати. Несчастные звери умирают с голоду.

Я поняла, что Джамаи-бабу мне нравится, и кинулась ему помогать. А бедная моя сестра всё тёрла глаза и ждала, когда жених вспомнит о ней. Наконец Джамаи управился с собаками, привязал их так, чтобы они были всё время у него на виду, и повернулся к гостям.

— Почему нет музыки? — весело спросил он.

Гости сразу заулыбались, настроение переменилось, и всё опять пошло на лад. Только моя сестра с этой минуты на всю жизнь прониклась ревностью ко всему собачьему роду.

Через две недели сестра Бина — по одну сторону, две собаки — по другую стояли рядом с Джамаи-бабу на борту корабля, готового отплыть в Бирму. Я попробовала завыть. Джек немедленно насторожил уши, Джилл стала нюхать палубу, а мой отец в смущении неловко заулыбался.

— Перестань выть, — тихонько сказал он мне, а то Пра́тул (так зовут моего зятя) возьмёт тебя в приданое вместе с Джеком и Джилл.

— Вот ещё! Я хочу сама замуж, — заявила я, — и хочу, чтобы мне в приданое купили собаку.

— Дурочка ты у меня, — усмехнулся отец.

Дома было пусто и уныло. Моя сестра уехала, Джек и Джилл уехали. Свадебная кутерьма закончилась. Отец ходил невесёлый и всё вздыхал:

— Похоже, я выдал дочь замуж за человека несерьёзного. Как у них сложится жизнь?

Однажды отец пришёл домой с потрясающей новостью.

— Навестим наших в Мандалае? — сказал он. — Мне предлагают работу в Рангу́не, а это совсем близко от Мандалая.

Я так и подпрыгнула от радости. Бабушка сделала суровое лицо и ничего не сказала. А дедушка спросил с явным неодобрением:

— Ты полагаешь, что можно уезжать в такое время?

Больше дедушка на эту тему говорить не пожелал.

Все надолго замолчали. Наконец бабушка объявила своё решение:

— Можешь ехать, если уж такая необходимость, но дети должны оставаться с нами.

Отец не соглашался. Он доказывал, что никакой войны пока нет и начнётся война ещё не скоро, что его переводят в Рангун всего на какой-то год, а основная работа по-прежнему в Кальку́тте… Бабушка была непреклонна.

Споры продолжались не день и не два. В конце концов было решено: раз мой старший брат Дада́ перешёл в последний класс, то лучше ему остаться у бабушки с дедушкой и кончать школу в Калькутте. Насчёт меня написали письмо Джамаи-бабу и Бине, и те ответили, что я могу поселиться у них. Отец спокойно будет работать себе в Рангуне и время от времени наезжать то в Мандалай, то в Калькутту. Отцу всё равно приходится много ездить по работе, так что особых трудностей возникнуть не должно. В школу я пока не пойду, а буду заниматься с учителями дома.