Мой друг Адольф, мой враг Гитлер - [11]

Он зарабатывал очки на всех фронтах. Сначала он критиковал кайзера за слабовольность, затем переключился на поборников Веймарской республики, потакавших требованиям победителей и отрывающих от Германии все, кроме могил погибших в войне. В его обращении к аудитории был мощный призыв к бывшим военным. Он сравнивал движение сепаратистов и религиозную специфику баварских католиков с товариществом, которое возникало на фронте, ведь солдат никогда не спрашивал у раненого товарища о его религии, прежде чем перевязать ему рану. Он подробно останавливался на вопросах патриотизма и национальной гордости, в подтверждение своих слов приводя деятельность Кемаля Ататюрка в Турции и Муссолини с его маршем на Рим, случившимся тремя неделями ранее.

Он обрушивался на спекулянтов, наживающихся на послевоенном дефиците. Помню, он сорвал бурю аплодисментов, когда раскритиковал их за трату иностранной валюты на импорт апельсинов из Италии для богатых, когда рост инфляции поставил половину населения на край голода. Он нападал на евреев, не столько на почве расизма, а за то, что те заполонили черный рынок и наживались на горе вокруг них – обвинение, которое нашло крайне благодарных слушателей. Потом он обрушился на коммунистов и социалистов за их стремление разрушить немецкие традиции. Все эти враги народа, объявил он, однажды будут beseitigt, буквально – ликвидированы или устранены. Это было идеально подходящее слово в тех обстоятельствах, и в нем я не увидел никакого зловещего подтекста. Я даже сомневаюсь, имело ли это слово для Гитлера то же значение, которое оно приобрело позже, но это длинная история.

По мере приближения к основной теме своей речи он стал говорить быстрее, его руки эффектно отмечали главные моменты тезисов и антитезисов, сопровождая взлеты и падения его интонации, усиливая масштабность проблем и подчеркивая основные идеи. Иногда ему возражали. Тогда Гитлер слегка подымал правую руку, будто ловя мяч, или сгибал руки, и одним-двумя словами возвращал аудиторию на свою сторону. Его техника речи напоминала приемы нападения и защиты фехтовальщика или балансирование канатоходца. Иногда он напоминал мне искусного скрипача, который никогда не доводил движение смычка до конца, а всегда заканчивал слабым продолжением звука – мысли, которая не нуждалась в грубом словесном выражении.

Я смотрел на присутствующих в зале. Куда девалась аморфная толпа, которую я видел всего час назад? Что внезапно захватило этих людей, которые на фоне катастрофического падения уровня жизни вели ежедневную борьбу за сохранение относительно приличного существования? Гул и звон кружек прекратился, они впитывали каждое слово оратора. В паре метров от меня сидела молодая женщина, ее глаза были прикованы к говорящему. Словно в религиозном экстазе, она перестала быть собой и полностью попала под колдовство абсолютной веры Гитлера в будущее величие Германии.

Гитлер сделал паузу, чтобы промокнуть пот со лба и сделать большой глоток из кружки пива, переданной ему мужчиной средних лет, с темными усами. Это стало завершающим штрихом, личным посланием, которое послужило дальнейшим толчком к развитию энтузиазма солодовых мюнхенцев. Сложно сказать, сделал ли Гитлер этот глоток, чтобы дать аудитории возможность зааплодировать, или же они аплодировали, чтобы дать ему возможность выпить.

Мой сосед сказал: «Это Ульрих Граф подал ему пиво. Он телохранитель Гитлера и следует за ним везде. В некоторых землях за голову Гитлера назначена награда». Я посмотрел на Графа и увидел, что, взяв обратно кружку, его правая рука вернулась в оттопыривавшийся карман плаща. Уверенность этого движения и то, как он не отрываясь смотрел на передние ряды, подсказали мне, что в кармане у него пистолет.

Ульрих Граф (1878–1950) – партийный деятель НСДАП, один из ближайших соратников и первый телохранитель Гитлера, бригадефюрер СС (20 апреля 1943)

Аудитория отозвалась финальным взрывом бешеного одобрения, аплодисментами и канонадой стука по столам. Звучало это как адский шум тысяч градин, ударяющих о поверхность гигантского барабана. Это было мастерское представление. Я действительно был безмерно потрясен Гитлером. Несмотря на его провинциальные манеры, казалось, что его кругозор был намного шире, чем у любого другого немецкого политика. Со своим потрясающим ораторским даром он определенно должен был далеко пойти, и, как я видел, в его окружении не было никого, кто мог бы донести до него представление об окружающем мире, которого ему явно не хватало. И мне показалось, что здесь я могу помочь. Складывалось ощущение, что он не имел понятия о роли, сыгранной Америкой в победе в этой войне, и рассматривал европейские проблемы с ограниченной континентальной точки зрения. И по крайней мере здесь я мог дать ему нужные сведения.

Но это было на будущее. Он стоял на сцене, приходя в себя после своего представления. Я подошел, чтобы представиться. Наивный, и в то же время сильный, любезный и бескомпромиссный, он стоял весь в поту, его воротничок, заколотый квадратной английской булавкой поддельного золота, совсем потерял форму. В разговоре он промокал лицо тем, что раньше было носовым платком, озабоченно посматривая на многие открытые выходы, через которые внутрь залетал холодный ветер ноябрьской ночи.