Мой дом на колёсах - [3]

— Ну зачем же так пугаться? Ведь волнуемся-то мы вместе. Сейчас я исправлю свою ошибку.

Теперь уже с полным тазиком рыбы я перед обаятельной Купавой. Начинаем кокетничать. Рыбка у меня в руке, я держу её за хвостик. Скользкая, серебряная, она колышится при движении и кажется живой.

— Р-раз! Вот это бросок! В самый дальний конец бассейна. Придётся вам нырнуть.

Ни малейшего впечатления. Тревога вытеснила у Купавы аппетит.

— Ну что ж! Я подожду до обеда. Буду сидеть как вкопанная, чтобы вы меня не боялись и привыкали.

Купава следила за каждым моим жестом. Так прошло около часа. Потом ей, видимо, надоело сидеть без движения, она приняла иную позу. Осанка её была гордой. Пренебрежительно окинув меня быстрым, словно выстрел, взглядом, львица подняла задний ласт и стала почёсывать шею. Ласт длинный, согнутый так, что сразу стали заметны продолговатые коготки, очень напоминая красивую кисть человеческой руки.

— Вы решили заняться туалетом! А мне что прикажете делать! Понятно молчать. Если я буду молчать и покажусь вам булыжником или дорожным столбом, тогда вы меня перестанете бояться. Договорились, итак, я скала. Только жаль, что морю и камню вы верите, а человеку нет.

Ещё час. У меня уже давно было желание шевельнуться, устала спина от игры в окаменелость. Но я этого не сделала, увидев её мордочку прямо перед собой. Желтоватые усы, как у кошки, только впечатление, что они из толстой капроновой нитки.

Купава стала лениво почёсывать усы об решётку возле меня. Быстро-быстро я наклонилась к тазику с рыбой. Бросок, и салака всплывает в бассейне. Львица не отходит. Тогда, осмелев, я снова продолжаю вести разговор:

— Послушайте, ведь вы же в море ловили рыбу. Вот такую да! Снова взмах, и рыба в воде. А за нею всплеск, вынырнув, Купава уже не была шоколадной. Чёрный маслянистый глянец обтянул её веретенообразное туловище, и два маленьких, точно едва намеченных рога проклюнулись в прилипшем смоченном ворсе это ушки. Я настолько увлеклась, что даже и не заметила, как опустел тазик. Знакомство состоялось наполовину. Придётся бежать опять на кухню, чтобы попробовать покормить незнакомку прямо с рук.

Теперь я могла себе позволить отдохнуть и поинтересоваться окружающим. В загоне нервно разгуливал страус. Ему, по-видимому, мешали разворковавшиеся сизые дикари голуби. Я шла дальше. Вдруг мне показалось, что загон припорошен снегом. Снежная позёмка при моём появлении взметнулась и беспорядочно, словно тронутая ветром, закружилась по вольеру. Совсем не снег, да и откуда ему взяться в разгар лета. Целое стадо маленьких трепещущих косуль испуганно металось по вольеру.

— Глупыши, я вас не трону. Только полюбуюсь. Какие хрупкие, ломкие ножки. Какие быстрые, летящие прыжки!

— Ломкие?! Что верно, то верно, услышала я голос ветврача. Вчера один допрыгался.

Сразу за голубями был маленький вольер, закуток, огороженный сеткой. Косулёнок лежал, подобрав под себя ноги. Он смотрел на меня без испуга, с какой-то затаённой болью и часто-часто моргал, подтверждая своё сходство с Бемби. На спине тёмная полоска, а за ней по бокам многоточие белых пятнышек, только издали похожих на снежную порошу.

— Бемби! я протянула к нему руку. Ол доверчиво прикоснулся к ней своим лаковым носиком и жарко задышал.

— Хочешь пить! А где же вода?

— Ему уже это не нужно! вздохнула ветврач, добрая женщина, она вдруг показалась мне озабоченной, усталой. Пойдёмте, жаль, но что поделаешь?!

— Как это не нужно! Он же просит, просит…

— Ему помочь трудно. Но он должен помочь питону! Змея, растянувшаяся, как пожарный шланг, была страшна в своей дремучей силе и отвратительности.

— Питон должен вот-вот полинять, сбросить шкурку.

О, я знаю, как раздеваются питоны. Будто раздваиваются, снимая с себя шкуру, как чулок.

— Доктор, помогите.

— Что с вами?

— Не мне, а Бемби. Я заплачу за него деньги, я сделаю всё, только чтобы он не стал живым завтраком.

— Вы же дрессировщица!

— А вы ветврач. Вы должны быть доброй. Ну, пожалуйста, прошу вас. Разве можно губить Красоту? Доктор!

Из тазика от рыбы я зачерпнула ладошкой воды. Невкусная, пахнущая рыбой, она доставила Бемби такое удовольствие, что звонкое, как капель, причмокивание заставило нас с ветврачом переглянуться.

— Уговорили. Из-за вас совершаю преступление по должности. Но как же мне его вам оформить?

— Как члена моей семьи.

— Знаю! Это для сердца, а вот для бухгалтерии. Кем он был? Живым завтраком! Кем он стал, раз он списан на корм?

— Живым, весомым доказательством вашей доброты, доктора из санатория зверей и птиц, зообазы на Планерной!

— Так! Правильно! Вы мне подсказали: заплатите за живой вес. Ну, а теперь ему нужен ремонт. Он так хорош, как заводская игрушка, что хочется сразу его отремонтировать. Сейчас мы ему сделаем шинку и наложим гипс.

И вот уже с забинтованной ножкой Бемби семенит за мной к Купаве.

— Купава, не обижайтесь и поскорее привыкайте к нашей компании. Ведь дорога в цирк вам предстоит именно в этом обществе: Бемби, вы и я.

Бемби, устав стоять на трёх ножках, укладывается подле меня и изредка просительно толкает мою руку. Крошки хлаба он быстро пережёвывает. Ему нужно молоко, но он здесь пока сам живой завтрак, значит, на кухне мне ничего для него не дадут. Мне становится грустно, что в радость этого дня встречи с Купавой вплелось горькое ощущение, что даже в добром зверином пансионате кому-то нужны живые завтраки. Я пытаюсь снова смотреть на всё глазами сегодняшнего утра, но у меня это не получается. Нужно что-то сделать, что-то совершить, чтобы снять налёт подавленности. Я беру Бемби на руки и тихонько прокрадываюсь к вольеру с дикими голубями. Быстро их серое облачко взлетает над головой, потом рассыпается по карнизам зданий, окружающих нас.