Мой дикий сад - [42]

У мака, как и у других красных цветов из «великолепной четверки», нет нектара, но есть вкусная пыльца, — объяснил он мне. Жучки прилетают к своим цветам, чтобы поесть пыльцу, и благодаря этому торжественному случаю обнаруживают, что здесь можно познакомиться с напарником или напарницей, чтобы потом приятно провести время вдвоем. Иными словами, цветки анемона, тюльпана, лютика и мака — это не только ресторан, но еще и гостиница, из тех, в которых клиентам сдают комнаты как раз для подобного рода времяпровождения.

Эти объяснения мигом превратили меня из ботаника-любителя в зоолога-наблюдателя. Я тут же снял очки, приблизил нос к цветку мака и обследовал вблизи, что в нем происходит. У близоруких людей есть то преимущество, что после пятидесяти их глаза превращаются в увеличительные стекла. И я в самом деле увидел двух жучков, один из которых нес на спине другого, и, судя по их движениям, они играли не в грузчиков, а во что-то совсем иное.

Я спросил профессора, почему анемон цветет зимой, в такое, казалось бы, тяжелое время, а не весной, как мак, и Шмида объяснил мне, что члены «великолепной четверки» разделили между собой время цветения: первым цветет анемон, потом к нему присоединяется тюльпан, потом лютик и уже в самом конце — мак. Это гарантирует им, что жучки не понесут пыльцу анемонов к лютику или пыльцу тюльпанов к маку, чтобы было бы явным расточительством, поскольку из такой пыльцы все равно ничего не вырастет.

Во время той же прогулки я узнал, что красный цвет растений имеет еще одно достоинство — это своего рода запрещающий сигнал, все равно что «кирпич» для автомобилиста: не есть цветы такого цвета, чтобы не навредить себе. Ибо не только в культурном маке, но и в красном, как и в остальных трех из «великолепной четверки», есть вещества, вредные для здоровья. Коровы и овцы приучаются держаться от них подальше, и это объясняет, почему анемоны и маки очень распространены в районах пастбищ. Но об этих ядовитых веществах знают не только животные, но и жуки, и они хитроумно их используют. Профессор Шмида показал мне, что многие из цветков мака поцарапаны и поранены, и объяснил, что жуки нарочно царапают их, чтобы потом поесть те ядовитые вещества, которые выделяются из этих ран. В результате они сами становятся ядовитыми, и птицы научаются их избегать. И это показывает, что эволюция — одно из самых умных творений Господа.

Я вернулся домой, проверил и обнаружил, что и у меня в саду лепестки мака поцарапаны. Мне было стыдно, что я сам не заметил этого раньше. И тут я вспомнил строки из другого стихотворения моего отца, «Свет на водах Гиносара», в котором он описал поездку «от моря до моря», то есть от берега Средиземного моря до берега Кинерета:

Срывает парень цветок и берет в руку жучка.

А тот барахтается, тонет в грязи…

Эти строки удивили меня своей природоведческой точностью, потому что мой отец, хотя и был страстным любителем путешествий и хорошо знал Страну, но в своих поездках по ней руководствовался в основном историческими и библейскими темами. Я даже помню, как однажды мама уговорила его отправиться с ней на экскурсию «Общества защиты природы» и каким веселым он оттуда вернулся.

«Ну, как было?» — спросил я.

«Замечательно! — сказало он. — Мы отправились в путь и через двести метров увидели кузнечика. Как и положено „Обществу защиты природы“, мы защитили его и продолжили свой путь. Еще через полкилометра мы увидели дрозда и защитили его тоже. Потом мы увидели морской лук, защитили и его и затем вернулись домой».

Я всегда знал, что мой отец куда лучше меня знает Библию, иврит, литературу и историю, и утешался тем, что я зато лучше знаю природу. И вот теперь я обнаружил, что и в этом у него был более острый глаз, чем у меня: он заметил жучков внутри цветков мака, хотя никогда не проявлял особого интереса ни к тем, ни к другим, и заметил их сам, без профессиональной помощи ученого-ботаника.

Мгновенья счастья

Не одни лишь знания, не одни лишь заботы и радости труда доставляет своим владельцам дикий сад, но еще и минуты истинного счастья. Почти все эти минуты — уже знакомые, ожидаемые и повторяющиеся, но это нисколько не уменьшает наслаждения, ими даруемого. Каждый год тебя переполняет счастье, когда ты наблюдаешь очередное появление бутонов и цветков, когда видишь возвращение птиц, которые проводят в наших краях лето или зиму, когда просыпается тот легкий ветерок, о котором я говорил, и колышет поле твоих маков, когда на увядающих стеблях морского лука появляются зеленые листочки и тянутся вверх, точно маленькие ладони, вознесенные к небу. И цветение цикламенов, потому что в отличие от первых листков других растений у цикламена первый листок — точное подобие взрослых листьев, только очень маленькое, миниатюрное подобие. И еще он отличается рисунком, потому что каждый год листья цикламена появляются с новым узором, непохожим на узоры предыдущих лет.

И есть мгновенья счастья, вызываемые животными или насекомыми — например, пение пчел, вьющихся над крушиной или дубом. Видеть их там радостно, потому что цветы этих деревьев не так выделяются и не так кричат о себе, как, скажем, цветы багряника или стиракса. У дуба, к примеру, цветы маленькие, бесцветные, лишенные запаха, и опыление у них происходит с помощью ветра. Стоит ветру зашевелить листья, и ты сразу видишь, как маленькие облака пыльцы поднимаются с мужских дубов и уносятся вдаль, в поисках дубов женских. Но пчелы все равно навещают дубы — ради бесплатного завтрака, можно сказать, — и уже в конце января, когда вдруг выдается особенно теплый день, можно услышать, как эти маленькие музыканты играют в древесных кронах на своих невидимых контрабасах и виолончелях. Тогда от деревьев поднимается хорошо различимый глубокий и мягкий гул и наполняет воздух вокруг.