Мой брат Антон Семенович - [17]

Кроме того, конечно, Е. Ф. иногда давала ему 5-10 рублей. Об этом он мне сам говорил, но добавлял:

- Это заимообразно, и эти деньги я ей обязательно возвращу.

Не знаю, сделал ли он это? При его идеальной честности, думаю, что он это сделал.

В ноябре 1914 г. я приехал к нему дней на 10. Холод в его комнате был что называется, собачий, и вода в кувшине замерзала. Я согревался тем, что сжигал в тазу пачку старых журналов. Но это давало мало тепла. И, кроме того, было опасно. В конце концов я проводил время у Е. Ф., где был почти всегда в одиночестве.

Е. Ф. жила на той же улице, что и Антон (Пушкинская). Она снимала отдельный дом с двумя учительницами из той школы, где она работала сестрами Верой и Катей Костецкими. У каждой была отдельная комната, а две больших комнаты и кухня были общими. Одна комната была столовая, другая гостиная, где стоял рояль Е. Ф.

Все вечера мы проводили у Е. Ф., где после чая с Е. Ф. давали концерты - я на скрипке, Е. Ф. на рояле.

Сестры Костецкие были изящные, тонкие, хрупкие девушки с огромными глазами. Я не замедлил влюбиться в скромную, тихую Веру, а А., несмотря на Е. Ф., был влюблен в Катю (Катусю).

Е. Ф. смотрела на это, как на шутку, сквозь пальцы. Впрочем, может быть, в душе она и ревновала, но никогда этого не показывала. Я до конца не мог понять отношений А. и Е. Ф. - скорее это были хорошие друзья, чем любовники.

Этой Катусе в альбюом А. написал единственные стихи, которые я запомнил:

К надеждам

Голубым туманом из-за сереньких

туч,

Улыбнулись вы в небе, как сон

золотой.

Отчего же призыв ваш так

слаб, не могуч,

Отчего встали призраки жизни

былой?

Отчего в ясном море бездонных

очей

Светит грустная дума бессонных ночей?

Леденит настоящее ветром с

дождем,

А грядущая жизнь смотрит пасмурным

днем

(К этому принадлежали еще четыре строчки, которые я забыл).

Я рассмеялся, когда прочел это стихотворение:

- Это какая-то метеорология - здесь все есть: голубой туман, серые тучи, ясное море, леденящий ветер с дождем и, вообще, пасмурный день.

А. вспыхнул, в сердцах вырвал лист со стихами из альбома и порвал его на мелкие клочки.

- Ты прав - поэтом я никогда не буду. Даю честное слово никогда больше стихов не писать.

Но через 10 минут все уже смеялись, и А. первый.

Засиживались довольно поздно - обыкновенно до 12.

Перед диваном на полу лежал большой меховой ковер, и А. обыкновенно лежал на нем у ног Катуси.

- Катуся, поймите, это преступно иметь такие глаза, как у вас. Вы мужчин с ума сводите и заставляете их бесцельно мучиться.

Катуся смеялась:

- А вы смотрите в другие глаза, а моих не замечайте.

- Да, это легко сказать - ведь ваши глаза настоящие магниты.

Потом, по пустынным улицам, по деревянным тротуарам возвращались в его трущобу, где старались возможно скорее залезть под одеяла.

Обедали в вегетарианском ресторане, где было дешево, но не сытно. Обед стоил 25 копеек, но через час снова уже чувствовался голод. Кормили постным супом, картофельными морковными котлетами, простоквашей... Обед чисто студенческий.

Через 10 месяцев, когда я окончил военное училище и получил довольно большие "подъемные" деньги (1200 рублей), я предложил А. маленькую дружескую помощь - 200 рублей. Он был и смущен и страшно рад:

- Для меня - это целое состояние. Теперь мы переменим квартиру довольно мерзнуть.

И вдвоем с товарищем по институту, которого звали Митрофаном, они сняли большую, теплую комнату в Важничем переулке N 5, где и оставались до окончания учительского института.

ВОЙНА

Шла война. Скоро мне должно было исполниться 20 лет и, следовательно, угрожала мобилизация. Я решил предупредить события. 1 марта 1915 г. я поступил в ближайшую к нам военную школу - Чугуевское военное училище, - и через 6 месяцев вышел оттуда с чином прапорщика. При разборе вакансий я взял Киевский округ.

В штабе Округа я подсунул главному писарю, распределявшему назначения, 20 рублей и получил назначение в 27-й запасной батальон, в Полтаву. Таким образом, 5 сентября 1915 г., я приехал в тот же Важничий переулок, N 5, и поселился в одной комнате вместе с А. и его товарищем Митрофаном. Своего денщика Степана я устроил на кухне. Так прожил я с ними в течение двух месяцев.

Конечно, в течение двух месяцев мы каждый вечер проводили у Е. Ф., но теперь уже ехали туда на извозчике, с хорошим вином от Лемэра, хорошими закусками и шоколадом от Пока (Деньги были!)

Я и сейчас вспоминаю эти чудные вечера, которые никогда не забуду.

Но надо было воевать. Через 2 месяца я уехал на фронт. С А., Верой, Катусей, Е. Ф. мы расстались. Вера плакала, и я утешал ее как мог.

Больше года я почти не видел А. Встречались мы только во время посещений А. госпиталей, где я находился после ранений. Однажды я даже попал в госпиталь в Полтаву, но ранение было тяжелое, и я не мог никуда выходить. Затем меня перевели в Кременчуг.

В конце декабря 1916 г. А. был мобилизован как ратник ополчения 2-го разряда для прохождения строевой подготовки и был направлен в казармы в Киев, где его и застала революция (Февральская).

Я лежал еще в госпитале в Кременчуге, когда ко мне из Полтавы приехала Е. Ф. и сказала, что необходимо как можно скорее ехать в Киев, как она выразилась: "Спасать Тосю".