Мой Андерсен - [2]
А потом, потом Ганс вдруг заметил: из большого алого бутона медленно выползает плюшевый шмель. Шмель гудит, и цветок чуть покачивается, точно сказочная погремушка.
— Папа, папа! — удивился Христиан. — Они живут там?
— Да, — равнодушно кивнул отец. — Разве ты не знал?
Нет, сын совсем не знал об этом.
А как хорошо стать маленьким и жить в цветочном бутоне! И все бедные дети, кому негде жить, тоже станут маленькими и будут жить вместе, точно золотые шмели, точно маленькие эльфы — принцы цветов. Весь день сражаются эльфы на солнечных лучиках — своих игрушечных шпагах. Но эти солнечные шпаги никого не ранят. Едва касаясь сердца, они щекочут эльфов и заставляют их смеяться. Эльфы хохочут, хохочут нежно и звонко, точно карнавальные бубенцы…
Ах, если бы это могло случиться на самом деле!
Но на самом деле Андерсен вырос большим. Вот почему он и написал «Дюймовочку». Ведь Дюймовочка — это просто мечта очень бедного детства.
Я рассказал вам три печальные истории. И вы, наверное, подумали: грустный человек этот Андерсен!
Так знайте: вот что писали о нём сто лет назад: «У нас в Дании никто не умеет улыбаться подобно Андерсену».
И в сказках его тоже всегда чувствуешь эту светлую улыбку.
Ну, вспомните хотя бы «Огниво» — сказку о солдате и трёх собаках.
Огниво
Давным-давно в городе Копенгагене король Христиан IV построил круглую башню. И с той поры эта башни стояла на главной городской площади.
Торжественно и сурово смотрела она на маленькие копенгагенские домишки, и те смущенно жались по углам площади, боясь подступиться. И в самом деле, разве мог хоть один из них сравниться с величественной башней?! Почти все черепичные крыши копенгагенских зданий были похожи на бабушкины чепцы. И только круглую башню венчало нечто подобное рыцарскому шлему. А ведь давно известно, что всё высокое, рыцарское внушает уважение.
Поэтому не только дома, но и все жители Копенгагена гордились своей каменной громадой. И лишь одно обстоятельство смущало их…
У каждой достойной башни есть свои мрачные легенды. Но что могли рассказать о своей копенгагенцы?
В 1716 году, например, на башню въехал верхом русский царь Пётр I.
Это смешно? Это красиво.
Но где же мрачные события?
Текло время, текла пода в каналах, а долгожданные события не свершались.
И тогда копенгагенцы поклонились сказочнику.
«Уважаемый господин Андерсен, — сказали жители Копенгагена, — очень просим вас сочинить что-нибудь мрачное о нашей круглой башне.
Андерсен, конечно, очень хотел помочь родному городу.
Он очень любил свой город, склонённый над водой каналов, свой маленький Копенгаген.
Андерсен смотрел на него, и ему казалось, что город тихо дремлет, чего-то ждет, о чем-то мечтает… Может быть, о том времени, когда он станет большим, знаменитым и принесет славу своей стране, своему народу?..
Но сколь ни пытался Андерсен сочинить страшную легенду, мрачные мысли так и не шли в голову.
А честолюбивые сограждане торопили: «Когда же? Когда же?!»
И, наконец, Андерсен решился.
Долго-долго писал он сказку. Однако, когда закончил, то весьма удивился. Ни о башне, ни о самом Копенгагене там не было ни слова.
«Что же делать?» — подумал Андерсен. Подумал и вдруг расхохотался: «А что если сравнить глаза собаки с башней? Правда, нелепо, но зато так неожиданно, и невольно запомнит каждый».
И великий сказочник так и поступил.
Тогда копенгагенцы очень обиделись.
Но теперь… Теперь все знают о той круглой башне, похожей на собачий глаз.
И если кто-то приезжает в Копенгаген, он первым делом идет на площадь, чтобы посмотреть на это чудо.
Так вот что наделал Андерсен своей сказкой. Он не только прославил башню, но и на целое столетие удивил людей!
Доллар Андерсена
Обычно говорят: Андерсен умер бедняком. Но это немножко не так. И даже совсем неверно. После его смерти остался доллар.
Вы скажете, очень мало. Но сегодня многие богачи Копенгагена говорят: все наши миллионы мы отдали бы за доллар Андерсена.
Чудаки?! О нет!
Лучше послушайте. Грустному Андерсену всегда жилось нелегко. А одной зимой так плохо, что он даже не мог выйти из дома — не было пальто.
И сказочник сердился:
«Каков мир? — думал он. — Я дарю ему сказки, дарю радость, а он, он не хочет подарить мне даже старенькое пальто… А может быть, это плата за шутку. Недавно я написал о голом короле. И вот теперь я тоже почти голый сказочник. Голый сказочник…» — Андерсен вновь повторил это слово и вдруг рассмеялся.
…Великое торжество. Столь великое, что на площади собрались все зеваки Копенгагена. Раскрыв от любопытства рты, точно жерла маленьких пушек, они встают на цыпочки и спрашивают: «А что, что там?»
А там, под громкую медь оркестра, возлагают на чело Андерсена тяжёлый венок. Худенькие поэты, вытянув гусиные шеи, бормочут хвалебные стихи. А толстые министры говорят пышные речи: «Наш Андерсен — это слава Дании!..»
И вдруг в середине речи тихий голосок. Это из толпы выглянул какой-то мальчик и смущённо произнёс: «Да он почти раздет, наш великий Андерсен, а на дворе зима».
И Андерсен вновь захохотал. Так смеялся он до самого вечера.
И на улице уже стали останавливаться прохожие и тоже неизвестно чему улыбаться. А к ночи, наверное, смеялся весь Копенгаген.
